Столкновения с Бабаджи - Кадди Рената

кутия, я начала, танцуя, молиться за его исцеление.

Я часто слышала от других: «Бабаджи всегда помогает нам, но что же мы можем сделать для него? В самом деле, нельзя же просто сказать: «Господи, помоги себе сам!»

Мне вспомнилась заповедь Иисуса: «Если двое или трое соберутся во имя Мое…», и поэтому я молилась за Бабаджи, молилась о том, чтобы эта любовь между человеческим и божественным помогла исцелить его.

И тут случилось невероятное: в воздухе разлился его запах, аромат, который раньше даровался лишь на несколько секунд, а теперь этот божественный аромат сохранялся в воздухе на протяжении нескольких часов! На том месте, где на небольшой стене верхней террасы, огибающей его кутия, было начертано «Ом», этот аромат был похож на его живое присутствие. Это длилось часами, часами и часами. Что за ответ, что за милость!

Так танцевала я всю ночь, полная счастья от присутствия его божественного аромата, молясь за его исцеление. Поутру я была уверена, что Бабаджи стало намного лучше, и ждала у его калитки.

Первый вышедший из его кутия, ответил на мой вопрос «Как дела у Бабаджи?»: «Не лучше! Бабаджи говорит: “Боль — снаружи, благо — внутри”».

Ах… а я-то думала, что он наверняка выздоровеет после этой замечательной ночи. Так, мне пришло в голову принести ему тигровый бальзам для втирания и свежевыстиранный в Гаутаме Ганге и высушенный на ветру новый белый шарф, чтобы согреть его — в надежде, что это сможет помочь ему.

Вскоре после этого Бабаджи действительно явился на террасу — на даршан. Я была первой сошедшей вниз, и от силы своего волнения растянулась на земле прямо перед ним. Бабаджибыл полностью укутан, мы могли видеть лишь его глаза и нос. Мне показалось, что он был аккуратно обернут в этот белый шарф.

Он поднял руку для благословения, и я увидела то, чего никогда раньше не видела — во все стороны от его руки струилось благословение. Словно находясь на большом расстоянии, он благословил каждого из нас. Он был абсолютно серьезен, молчалив, чем глубоко поразил всех нас.

В завершение Бабаджи тихо и нежно обратился ко мне и женщине, которая сидела рядом со мной: «Джао! (Идите!)». Это было под конец даршана, большинство людей уже ушло. Я низко поклонилась, не зная, что это был мой последний даршан Бабаджи в этом его человеческом облике. Когда я встала, то увидела, что именно в этот момент в долину спустился грузовик, на котором я должна была ехать. На этот раз я взяла грузовик, чтобы как можно быстрее добраться до Хальдвани, затем до Дели и назад.

В Хальдвани я ненадолго встретилась с Мунираджем, который неожиданно сказал мне: «Когда ты будешь возвращаться, можешь арендовать ночной автобус». Я понятия не имела, что есть еще и ночной автобус. Он добавил: «Когда приедешь, можешь остановиться у меня».

На следующий день, 13 февраля, в Дели, с Божьей помощью я смогла без проблем поменять дату своего обратного рейса в туристическом агентстве. Я жила с семьей Лал. Старушка, Вимла Лал, которую я очень любила, попросила меня: «Останься и посмотри на моего новорожденного внука!» Что я и сделала, но вскоре почувствовала невероятное желание вернуться как можно скорее.

Я поехала ночным автобусом, и в 2 или 3 часа ночи явилась в дом Мунираджа, благодарная ему за то, что он разрешил мне прийти к нему в столь позднее время. Его сыновья рассказали мне, что Бабаджи срочно призвал Мунираджа к себе!

Тогда во мне снова зазвонил колокольчик, и первым моим порывом было сразу же вернуться назад, в Хайракан. «Пожалуйста, пожалуйста, найдите для меня способ добраться до Дамсайта прямо сейчас!»

Его сыновья объяснили мне: «Никто не захочет везти тебя ночью!» По этой ухабистой дороге! Но я настаивала.

Наконец они нашли человека, который был готов отвезти меня на рассвете, не раньше. Когда я добралась до Дамсайта, все хотели удержать меня от того, чтобы сразу же двинуться дальше: «Подожди, чуть позже придет грузовик». Но я уже была в пути — через реку, в абсолютном одиночестве, этим ужасным утром…

Я приехала в Хайракан около 8 часов утра. Это было во вторник, 14 февраля 1984 года. Мунирадж как раз поднимался вверх по лестнице, идя из комнаты Бабаджи. На мой тревожный вопрос «Как Бабаджи?» он ответил: «Боли в сердце!» Я сразу же взяла сердечные капли и передала их Мунираджу для Бабаджи. И тоскливо ожидала там, вверху.

Потом я узнала, что Бабаджи претерпевал сильнейшие боли. 12 февраля он сказал Гора Дэ́ви: «Мое сердце разбито, ранено тысячами ножей, на моем теле тысячи ран, и нет никого, кто бы исцелил меня. Почему, о почему? Луна, Солнце и звёзды — всё во мне, и я несу всю тяжесть Вселенной».

Бабаджи позволил Карку, одному из своих йогов[9], целый час держать у его сердца Шри-янтру, пока сам Бабаджи пел песни любви Миры, которые переводила Гора Дэ́ви, трогая ими сердца учеников. Сама любовь!

13 февраля Бабаджи стало еще хуже. Я слышала, как он, поддерживаемый двумя йогами, шаг за шагом, пошатываясь, шел в Шиш Махал — большое, построенное для него помещение, расположенное поблизости от его кутия. Его лицо было землистого цвета, он едва мог дышать.

В другой раз, когда он шел в сопровождении одного из йогов и тот мысленно спросил его: «Как можешь быть столь слабым ты, Бог всей Вселенной?», Бабаджи выпрямился и пошел дальше удивительно легкими шагами, как бы говоря этим: «Конечно, я могу сделать это, но тогда мое страдание не трансформируется», — и вновь пошел, преодолевая боль, больной, с трудом дыша, шатаясь, нуждаясь в поддержке.

Сидя в Шиш Махале, Бабаджи вновь долго рассматривал книгу о Хиросиме и тихо сказал: «Я вобрал в себя слишком много страданий — теперь я должен растворить их все».

В этот день, 13 февраля, Бабаджи совершил свой короткий публичный даршан, на этот раз — последний. Бабаджи лечили от воспаления легких, и