Дар волка - Энн Райс

Подхватил ее, с легкостью подняв левой рукой, под колени. Она не весила ничего, абсолютно ничего. Обвила его шею руками, запустив пальцы в густые волосы.

Этими совершенно простыми движениями она заставила его перейти грань. Внутри его зародился тихий низкий рык.

Он должен обладать ею, если она это позволит. А она это уже позволила.

Он понес ее к двери, аккуратно открыл дверь и внес ее внутрь, в теплый и приятно пахнущий воздух дома.

Вокруг клубились домашние запахи — полированного дерева, бульона со специями, свечей, легкий запах благовоний, запах горящего огня. И ее запах, прекраснейший природный запах женского тела, к которому примешивался запах цитрусовой эссенции. Плоть, благословенная плоть. Он снова зарычал, тихо, с нежностью. Как она это воспринимает? Чувствует ли нежность в этом звуке?

В небольшом черном очаге мерцали угли. Крохотную капельку света добавляли горящие цифры на часах.

Он увидел, что очутился в небольшой спальне. Разглядел у стены старинную кровать, с высоким изголовьем из золотистого дуба и белыми покрывалами, выглядевшими мягкими, будто пена.

Она прижалась к нему, протянула руку и коснулась его лица. Он едва ощутил это прикосновение сквозь шерсть, но от этого его пробрало до самых корней волос. Она коснулась его рта, узкой полосы черной плоти, которой сейчас был его рот. Коснулась зубов и клыков. Понимала ли она, что он улыбается ей? Она крепко схватила его рукой за длинную гриву.

Он поцеловал ее в макушку, поцеловал в лоб, будто бархатный, поцеловал у глаз, поднятых кверху, и они закрылись.

Плоть ее век была будто шелк. Маленькое создание из шелка и бархата, не покрытое шерстью, благоухающее, мягкое, как лепесток.

Какой нагой и беззащитной она выглядит. Это сводило его с ума. Пожалуйста, дорогая, только не передумай!

Они опустились на кровать вместе, и он постарался не лечь на нее всем весом. Если он так сделает, то причинит ей боль. Он примостился рядом с ней, придерживая ее руками, гладя по волосам, убирая их назад. Светлые волосы, и седые, и много волос, еще седеющих.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и она открыла губы. Он дышал с ней одним дыханием.

— Мягче, — прошептала она, пальцами убирая волосы с глаз.

— Прекрасная моя, я не причиню тебе боли, — сказал он. — Скорее умру, чем причиню тебе боль. Маленький, нежный росток. Даю тебе слово.

Небольшие часы на ее прикроватном столике показывали четыре часа утра. Яркие цифры давали освещение, вполне достаточное для его глаз.

Он лежал рядом с ней, глядя на темные доски потолка с перекрытыми стыками. Старая веранда, но доски были покрыты толстым слоем глянцевого лака, для красоты.

Когда-то эта часть дома была верандой во всю длину дома. В стенных панелях были прорезаны небольшие окна с трех сторон. Он живо представил себе, как красиво здесь, должно быть, когда светит солнце, и темный лес, видимый сейчас только его глазам, предстает во всей своей красе, с красно-коричневой корой и перистыми метелками хвои.

Он чувствовал запах леса и здесь, чувствовал хорошо, так, будто находился снаружи. Этот небольшой дом в лесу построил тот, кто любил лес и хотел жить в нем, не нарушая его гармонии.

Она спала, прижавшись к нему.

Да, ей лет тридцать, ее волосы, когда-то пепельно-русые, теперь были по большей части седеющими, длинные и нестриженые, совершенно естественные. Да, этой ночью он порвал на ней ночную сорочку, испортил, освобождая ее от одежды, не в силах устоять перед ее покорностью. Остатки сорочки лежали под ней, будто перья в гнезде.

Ему пришлось изо всех сил контролировать себя, чтобы не раздавить ее, когда они занимались любовью. Человек и зверь делали это вместе, упивались этим вместе, а ее горячее желание было, словно расплавленный воск. Она целиком отдалась ему, стонала вместе с ним, с силой двигалась навстречу, а потом замерла в экстазе.

В ее бесстрашии было что-то, находящееся за пределами понимания.

И она спала рядом с ним, спокойная, как ребенок.

Но он не мог позволить себе спать. Лежал, размышляя, обдумывая, используя свои способности человека и зверя. Но чувствовал блаженство, тихое блаженство здесь, в ее руках, блаженство зверя, которого она приняла к себе.

Он встал бы и огляделся, если бы не боялся разбудить ее. Посидел бы в большом кресле-качалке, пригляделся бы поближе к фотографиям в рамках, стоящим на прикроватном столике. Оттуда, где он лежал, он разглядел ее фотографию, в туристической одежде, с посохом и рюкзаком, улыбающуюся. Еще одна фотография, она и двое светловолосых мальчишек, совсем маленьких. Насколько иной выглядела она на этой фотографии, с уложенными волосами и жемчужным ожерельем на шее.

На столике лежали книги, старые и новые, посвященные лесу, дикой природе, растениям Мьюирского леса и здешних гор. Ничего удивительного.

Кто же еще станет жить в неохраняемом доме посреди леса, как не женщина, для которой лес стал всем ее миром. Какое же она кроткое дитя этого мира, подумал он. Доверчивая до глупости. Слишком доверчивая.

Он чувствовал, как его влечет к ней, влечет ее тайна, тайна того, почему она пустила его к себе таким, какой он есть сейчас. Это и есть самое главное. Он поглядел на нее, задумавшись, кто же она, что она такое, что ей снится.

Но ему надо было уходить, быстрее.

Он только что ощутил первые признаки усталости.

А это означало, что если он сейчас же не уйдет из леса, превращение может настигнуть его слишком далеко от машины, которую он спрятал у обрыва рядом с домом, где находились похищенные.

Он поцеловал ее своим ртом, лишенным губ, чувствуя, как его клыки коснулись ее зубов.

Ее глаза тут же открылись, большие, блестящие, живые.

— Примешь ли ты меня снова? — спросил он, тихим хриплым голосом, стараясь говорить как можно мягче.

— Да, — прошептала она.

Это было уже слишком. Он желал снова обладать ею. Но времени уже не было, совсем. Он хотел понять, кто она, хотел… да, хотел, чтобы она поняла, кто такой он. «Многого хочешь сразу», — сказал он себе. И его снова ошеломило понимание того, что она не убежала от него в страхе, что она лежала рядом с ним здесь, в благоуханном гнезде этой постели, не один час.

Подняв ее руку, он поцеловал ее. Потом поцеловал ее в губы.

— Тогда до свидания, скорого свидания, Прекрасная.

— Лаура, — сказала она. — Меня зовут Лаура.

— Будь у меня имя, я бы с радостью назвал его тебе, — ответил он.

Не сказав более ни слова, он встал и покинул дом.

Быстро помчался, перескакивая по верхушкам деревьев, через Мьюирский лес и на юго-восток, почти не спускаясь на землю, пока не миновал парк и не двинулся по рощам Милл Вэлли.