Мама, мама - Корен Зайлцкас

Когда Дуглас уже спросит ее, каково это – оставаться в месте, где на койках ремни для фиксации всех конечностей. С пациентами, среди которых были «свободно говорящие» на тарабарщине и любители мастурбировать на публике. Когда он собирался извиниться за то, что вез ее в больницу пьяным? Или спросить, что она помнила о вечере той пятницы? Она была отлучена от своей жизни. И какой бы дерьмовой ни была ее жизнь, как бы ни хотелось ей отказаться от нее, здесь все-таки было паршиво. Жизнь в больнице не похожа на жизнь. Она напоминает аэропорт – какое-то расчеловечивающее транзитное пространство, где задерживаются рейсы и большинство людей относятся друг к другу с меньшим вниманием, чем к своему багажу.

Вайолет слушала утреннее пение птиц и недоумевала, почему больничный персонал не рассматривал курение как «суицидальное поведение», когда услышала щелчок зажигалки «Zippo» – проснулась Эди.

– Доброе утро, солнышко.

– Вайолет? Это же ты? – Глаза Эди были более стеклянными, чем когда-либо, а следы подушки на щеке делали ее кожу похожей на разваренное мясо.

– Это я. Ты в порядке?

– Да, мне действительно надо с этим завязывать. – Эди помахала сигаретой. – У меня такая зависимость, что я выкуриваю утреннюю сигарету даже раньше, чем надеваю линзы.

– Ты уже когда-нибудь бросала?

– Один раз. Было не так уж плохо. Но я по-настоящему скучала по утренней сигарете. И по послеобеденной. – Она скорбно вздохнула. – И по сигарете после секса. И когда очень скучно. А еще во время учебы и за рулем.

– Звучит так, будто бросить – сущий пустяк.

– Если не считать разрыва отношений с моей матерью, это было самое сложное, что я когда-либо делала. Почему так тяжело расстаться с чем-то, даже если ты знаешь, что это что-то – медленно растущий рак?

Не распознать сарказм было совсем не похоже на Эди.

– Ты точно в порядке? – спросила Вайолет. – Тебе опять поменяли лекарства?

Эди покачала головой:

– Нет. Все хорошо. Извини. Похоже, в последнее время я способна только на два настроения – подавленное или раздраженное.

– Да и я тоже, – ответила Вайолет, затушив сигарету об обратную сторону сиденья кресла. Она уже совершила ошибку, пытаясь раздавить окурок больничным шлепанцем, и получила опаленный круг на подошве.

– Почему? Что случилось?

– Да ничего. Просто отец продолжает звонить и просить, чтобы я рассказала ему о чем-то, что касается всех, кроме меня. – И она пересказала Эди разговор с Дугласом о социальной службе.

– Триангуляция, – грустно объяснила Эди, отгоняя дым от лица. – Именно так происходит общение в дерьмовых семьях. Вместо того, чтобы говорить друг с другом напрямую, все происходит через третью сторону. Если один человек контролирует всю информацию, он может лгать и настраивать остальных друг против друга. Дай угадаю, обычно твоя мама играет в семье роль переводчика? – Вайолет кивнула. Она не переставала удивляться тому, насколько хорошо Эди инстинктивно понимала Херстов.

– Возможно, твой отец обращается к тебе, потому что боится расстроить ее.

Вайолет никогда раньше не задумывалась о том, каким образом Джозефина прочно заняла место в центре отношений остальных членов семьи. Она не только поощряла конкуренцию между Вайолет и Роуз, она также сделала почти невозможным для Вайолет узнать Уилла.

– Некоторые матери не способны любить, – сказала Эди, и ее голос прозвучал слишком агрессивно и громко. – Спроси любого фермера, и он скажет тебе, что некоторые мамы просто неспособны ими быть. Рождение ребенка делает тебя матерью не больше, чем покупка пианино делает тебя чертовым Бетховеном.

Позже, в компьютерной лаборатории, Вайолет наблюдала за Эди краем глаза, думая о том, насколько у ее подруги опустошенный вид. Губы Эди были сухими и потрескавшимися, плечи – поникшими, и даже ярко-голубые глаза казались бесцветными и невыразительными. Она не оторвала взгляда от монитора, когда одна из ее любимых шизофреничек начала гладить ее компьютерный стол, словно лошадь, приговаривая: «Будь хорошей девочкой, а то не дам тебе яблоко, когда мы вернемся домой».

Вайолет зашла на «Фейсбук» и отыскала там подругу Роуз, Амелию. Ее профиль гласил, что она танцует в балетной труппе Рочестера. Вайолет знала, что такое труппа, но это слово всегда заставляло ее вспоминать о мертвецах. И действительно, что-то в аватарке Амелии определенно делало ее похожей на труп. Это был портретный снимок, и Амелия была на нем длинноносой, длинноволосой и неулыбчивой. Ее голова свисала набок, будто кто-то тянул ее вниз за кончик тусклого низкого хвоста.

Вайолет встречалась с Амелией всего раз или два и только после школьных спектаклей, когда они с Роуз все еще были раскрасневшимися и потными под толстым слоем грима и неловко жонглировали букетами в прозрачных обертках, обмениваясь воздушными поцелуями с другими ребятами из актерского состава.

Теперь Вайолет могла видеть, что эти девушки когда-то были неприступной парой. Обе были изящными и тщательно следили за весом. Обе казались скупыми на улыбки.

Вайолет написала Амелии номер больничного телефона-автомата и попросила ее позвонить, когда будет возможность. Это был шаг отчаяния, но Вайолет решила перепробовать все варианты. Ей было необходимо, чтобы сестра помогла ей выбраться отсюда. Если Роуз в тот вечер была на Олд-Стоун, нужно было, чтобы она помогла Вайолет отмыться от возможных обвинений против Уилла. Ждать, пока ее отец начнет предпринимать какие-то шаги, можно было вечно.

Сидящая за соседним компьютером Коринна с чувством хлопнула ладонью по столу.

– Эди, вот зараза, ты не говорила, что у тебя сегодня день рождения!

Эди подняла голову с тем же затравленным выражением, которое весь день было на ее лице.

– А? – отозвалась она. – Как ты узнала?

– Вот же, в ленте «Фейсбука». Ах ты, хитрая, пронырливая зараза…

Женщина, которая разговаривала с ее компьютером, как с пони, начала петь «С днем рожденья тебя» на мотив, отдаленно напоминающий «My Heart Will Go On» Селин Дион. В этот момент Эди не выдержала и разрыдалась. Она не переставала громко плакать, пока не вырвала клавиатуру, затянув провод на своей шее, и ее не отвели в «тихую комнату».

Уильям Херст

Когда отец Уилла вернулся домой с работы, он снял со стены календарь и принялся внимательно изучать его, сидя за кухонным столом.

– Кто такая Трина? – спросил Дуглас, указав пальцем на ее имя.

– Ты встречался с Триной. – Джозефина сняла новую шляпку и положила ее на стойку. – Она из исторического общества. Она заходила обсудить экскурсионный маршрут по старинным особнякам на следующий год. По этому поводу уже есть разногласия. Аллертоны отказываются включать свой дом, если будет участвовать особняк Флетчеров. Флетчеры отделали балками потолок в гостиной, и она потеряла историческую точность.