Козел и бумажная капуста - Наталья Александрова

— Старушка — божий одуванчик! — послушно ответила Ульяна. — Она жила в той квартире, было у нее две комнаты, но сейф, как Пашка сказал, находился не в комнате, а то ли в прихожей, то ли в кладовке. В этих старых коммунальных квартирах никогда не поймешь, где что было, потому что их много раз перепланировали. Там, судя по всему, до революции была одна большая квартира на весь этаж, потом ее поделили, перестроили — перегородки там всякие, чуланы, кладовки... Короче, удалось мне вытянуть из Пашки, что на одной бумаге он прочитал фамилию «Скавронский». Хотела я в те бумаги нос сунуть, но он не дал, сказал, что там все на немецком. А одно письмо было на французском, потому что Пашка меня спросил, не знаю ли я кого-нибудь, кто это письмо может перевести?

— А что, по-немецки он разве читал? — удивилась я.

— Не знаю, спрашивал про французский. Я и говорю, что если нужно, то найду такого человека, но пусть он сначала скажет, за каким чертом ему это нужно?

— А он? — Теперь уж я не скрывала своего интереса.

— А он так заюлил — то да се, так я и не стала расспрашивать, потому что ничего серьезного там и быть не могло. Знаешь, ты уж не обижайся, но Павел твой — пустой был человек, несерьезный, и отношение к нему у нас в коллективе было соответственное... Ой! — Ульяна испуганно зажала рот ладонью. — Что же это я? Человека еще не похоронили...

— Да ладно тебе, — я махнула рукой, — а то я сама про Пашу этого не знаю! И еще много чего, так что не бойся и рассказывай дальше.

— Значит, взял он какую-то бумажку и хотел ее отксерить, может, это то самое письмо было, я не знаю. Но у нас ксерокс все время ломается, а когда не ломается, то все равно очень плохо работает. Пашка чертыхается, ногами топает, два листа испортил, а тут выходит из кабинета наш шеф Валерий Васильевич. Я как увидела, что дверь приоткрывается, так сразу — шмыг в коридор, то есть хотела-то в коридор, а потом решила пересидеть вон там, где мы курили.

— А с чего это ты так всполошилась?

— А я всегда сразу определяю по тому, как шеф дверь открывает, в каком он настроении. Если быстро дверь открывается, но не хлопает, потому что в последний момент шеф ее придерживает, значит, все в порядке, он в отличном настроении, а если и будет с кого стружку снимать, то по делу. Если ногой пинает и ручка в стенку бьется, значит, на каком-то объекте неприятности, либо же налоговая наехала или клиент претензии предъявил. Тогда шеф орет и ругается, но на всех нас вместе, то есть просто так воздух сотрясает. А вот уж если дверь тихонечко так открывается, ни стуку, ни скрипу, то тогда пиши пропало — значит, случилось самое страшное.

— Что же такое? — полюбопытствовала я.

— Значит, кто-то из конкурентов выгодный заказ у него перехватил. Тогда шеф в ярости и на пути его лучше не попадаться. Что, не веришь мне? — прищурилась Ульяна.

— Верю.

Мы с Ленкой тоже определяли настроение нашего шефа Олешка по тому, как он паркует машину по утрам.

— Значит, заметила я, что дверь тихонько приоткрывается, и спряталась — кому охота лишний раз на хамство нарываться? Ну вот, вылетает шеф из кабинета и натыкается на Пашку. Поскольку в комнате никого больше нет, он, естественно, устремляется на него, как бык на красное. И чем это, интересно знать, ты здесь, так-растак, занимаешься? И почему это все делом заняты, один ты у нас дурью маешься? Почему ты не на объекте?

Павел задергался — то да се, я на объекте был, вот нашли в сейфе бумажки. Какие еще, к чертям, бумажки, взревел шеф, когда мастерская Михайлова у нас перехватила переоборудование Лахтинского универмага? И подземную стоянку на Рижском тоже им отдали!

— Я себе представляю, — усмехнулась я, — такому на дороге не попадайся.

— Вот именно! — воскликнула Ульяна. — Но ты слушай дальше. Значит, вырывает шеф у Пашки конверт, углубился в бумаги. Тишина стоит некоторое время, потом шеф спрашивает вроде бы поспокойнее так, что Павел собирался с этими бумагами делать? Но я-то у себя в закутке и то поняла, что спокойствие это в голосе шефа — не что иное, как затишье перед бурей, а Пашке в голову не влетело!

— Точно, — поддакнула я, — мужики на такие мелочи никогда внимания не обращают.

— За то и страдают. Пашка, естественно, ничего не уловил и торопится объяснить шефу, что жила в том доме некая Скавронская, что фамилия на одной бумаге такая же, он, мол, адрес уже той бабки выяснил и так далее... Ну, как грянул шеф из всех залпов, чуть потолок не обвалился! Он вообще-то мужик приличный, но тут такого мата наслушалась я! Он-то думал, что в комнате, кроме них с Павлом, никого нет, ну и разошелся. А если на приличный человеческий язык его речь перевести, то получалось следующее: каждый должен заниматься своим делом. Его, Павла, поставили за объектом присматривать, вот пусть он этим и занимается. А то все сроки скоро пройдут. Работяги совсем распустились, а кто в этом виноват? Разумеется, Паша. Потому что всякой ерундой занят. Если такой случай произошел, то ему нужно первым делом все предъявлять шефу. Шеф сам разберется, что это за бумаги, стоят ли они того, чтобы о них думать, и куда их девать — в музей или в мусорное ведро. Тем более что так, навскидку, он видит, что никому они не нужны, разве что бабке той отдать на память. Шеф по-немецки шпрехает отлично.

Значит, сейчас развернулся, командует шеф, и на объект, большими скачками, как кенгуру! И чтобы больше ни о чем постороннем не думал! Шеф так сказал, и его надо слушаться, потому что он — начальник, а Пашка — дурак. И если Пашу такое положение дел не устраивает, то — скатертью дорога в поисках новой работы! Потому что у него, у шефа, терпение скоро лопнет, Пашка его достал, и найти человека на его место шефу — раз плюнуть!

Ульяна перевела дух и продолжала:

— Вот, такие пироги. Разумеется, это я тебе своими словами пересказываю. Но Паша все понял и понесся на объект. А шеф удалился в кабинет. Я тогда тоже тихонько выскользнула, а после уж наши пришли.

Я отвернулась, чтобы Ульяна не заметила, как я взволнована. Значит ли это, что я на верном пути? Значит ли это, что я могу разгадать убийство Павла? Но если в дело замешались те самые бумаги, то к ним имеет касательство Пашин шеф? Что было в том старом конверте?

— Слушай, Ульяна, — повинуясь неосознанному порыву, сказала я, — не рассказывай никому про этот случай. Понимаешь, раз Павел умер, а его шеф так ругал... как-то нехорошо это, и шефу неприятно будет.

— Ну, что шефу неприятно, мне плевать, — решительно высказалась Ульяна, — а вот что он мне веселую жизнь устроит, если узнает, что подслушивала, это точно. Так что не волнуйся на этот счет — буду молчать в тряпочку.

Она взяла чашки и вышла из комнаты, а я совершенно машинально подошла к ксероксу, стоящему в углу. Ксерокс как ксерокс, ничего особенного, фирмы «Панасоник». Рядом стояла переполненная корзина для мусора. Вообще было заметно, что в комнате долго не убирали — на подоконниках пыль, очевидно, уборщица уволилась по летнему времени или была в отпуске.