Вторжение - Михаил Ахманов

Вздрогнув, он приподнял веки. В его объятиях лежала Йо; кожа её благоухала, дыхание было глубоким, прерывистым, щека и висок прижимались к шее Литвина, живот и бёдра — к его восставшим чреслам. Словно во сне, когда позволено такое, о чём не помыслишь наяву, он обнял её, удивляясь хрупкости и неожиданной силе женщины, приникшей к нему с отчаянной, дикой, нерассуждающей страстью. Кого-то такое могло испугать, кого-то — обрадовать и осчастливить, если бы женщина была с Земли… «Если бы!.. — стукнуло у Литвина в голове. — Если бы знать, что с ней творится!»

Но, очевидно, творившееся с ним было важнее. Разум, побеждённый плотью, отступал, и мнилось Литвину, что в его обьятиях не дитя чужого мира, а самая желанная из девушек Земли. Как она была прекрасна! Его пальцы запутались в гриве тёмных блестящих волос, он откинул ей голову, впился в полураскрытые губы, начал целовать соски. Дыхание Йо обжигало.

Она не возвратила поцелуи — кажется, не понимала смысла ласки, любовных игр и движений, всего того, что у людей предшествует соитию. Но и себя как будто бы не предлагала, не пыталась лечь или сесть, как принято в подобных случаях, раздвинуть колени, подставить грудь жадным губам Литвина и поощрить к дальнейшему. Она лишь обнимала его, обхватив за плечи обеими руками, словно испытывала страх, что он внезапно исчезнет, оставит её в одиночестве среди сбегавшихся к экрану стен.

Но ею тоже владело желание — трепет тела Йо, глубокие вздохи и безошибочный инстинкт подсказывали это Литвину. Какое-то время он вспоминал, лаская губами её грудь и шею, перебирая в памяти поведанное Кораблём о сокровенных тайнах этой расы. Туахха, время эмоциональной активности, период, когда бино фаата вступают в физический контакт с целью размножения… То есть вступали прежде, а теперь это считается дикостью… Однако с природой не поспоришь!

Он негромко рассмеялся.

— Йо, моя милая фея! Вы позабыли, как это делается… Великая Галактика! Позабыли!

Вспоминать было так чудесно, так восхитительно… Вспоминать вдвоём, слышать протяжные стоны Йо, ловить её вздохи, целовать глаза и губы, чувствовать, как в едином ритме с ним содрогается сильное нежное тело… С кем он делил наслаждение? С чужачкой, инопланетянкой? Нет, чужой она не была. Пусть не с Земли, но не чужая! Уже не чужая… Девушка иного мира, впервые познавшая любовь и страсть…

Когда их дыхание успокоилось, Литвин приподнялся и сел, опершись на стену, не выпуская Йо из обьятий. Жар покидал её тело, мышцы, ещё недавно сведённые судорогой любви, расслабились, затуманенный взгляд сделался острым и ясным. Заглянув в лицо Литвину, она что-то пробормотала на языке фаата. Резкие отрывистые звуки были ему непонятны. Он вздёрнул бровь, и Йо, окончательно очнувшись, вымолвила на английском:

— Где мы? Как я оказалась здесь?

— Это модуль. Кабина боевого модуля, который висит в огромном ангаре. Я принёс тебя сюда.

— Зачем?

Несколькими минутами до этого Литвин затруднился бы с ответом. Прежде ответ был разрешением дилеммы, кем он её считает, пленницей или союзницей, причём других вариантов не существовало. Прежде… Теперь всё изменилось. Может быть, не всё, но многое.

— Зачем? — повторила она.

— Мне было так одиноко… Я…

Взгляд женщины обежал кабину, задержался на контактной плёнке, прозрачным веретеном свисавшей с потолка, на скафандре, брошенном на пол. Внезапно, повернувшись к Литвину, Йо прикоснулась к его щеке. Что это было? Ласка? Желание убедиться в его реальности?

— Ты?..

— Я сбежал. Добрался до «Жаворонка», и там случилась неприятность с олками. Была ещё какая-то зверюга… пхот… С ней мы тоже выяснили отношения. Потом отправился к залам т’хами, чтобы поискать Макнил… ту девушку… В коридоре снова встретил олков, рядом с твоей спальней. Ну, и…

Йо по-прежнему глядела на него, не спрашивая, как он выбрался из камеры, как странствовал по Кораблю и что за неприятности постигли олков. Похоже, всё это её не слишком занимало — во всяком случае, сейчас. Выждав минуту, Литвин спросил:

— Что происходит с нами, ласточка? С тобой и со мной?

— Туахха, — прошептала она, — туахха, древний вихрь жизни… вихрь, что подхватил нас и унёс… — И, помолчав, добавила: — Я не знала, что это так прекрасно…

Он погладил её нагие плечи, заглянул в глаза. В серебряных озёрах сияли бирюзовые зрачки.

— Вы так на нас похожи… во всём похожи, кроме того, чем отличаетесь. — Не стопроцентная правда, но сейчас он искренне верил своим словам. Мечтательная улыбка блуждала на его лице, и чудилось, будто он, покинув тесный отсек чужого корабля, вернулся на Землю, в мир пусть не безопасный, но привычный и родной. Сидит себе на берегу Днепра, и рядом девушка, которой краше нет…

Губы Йо тоже растянулись в неумелой улыбке. Её ладонь скользнула от груди к животу, потом — по гладкой мраморной коже бедра и замерла на колене. Кажется, её не смущала нагота.

— Искусство, — вдруг сказала она, — ваше странное искусство, стриптиз-шоу… У нас такого нет. Я сейчас как та земная женщина, которая раздевалась… Мой вид тебе приятен?

— Приятен, — подтвердил Литвин. — Но стриптиз тут ни при чём. Ни стриптиз, ни искусство, ни ваши и наши, ни долбаная Галактика. Это совсем другое, Йо, это касается только тебя и меня. Тот вихрь жизни, о котором ты сказала… Он для нас двоих, понимаешь?

Ты ещё поймёшь, добавил он про себя. Поймёшь, узнаешь смысл поцелуя, научишься улыбаться и шептать слова любви. Если только…

Если мы останемся в живых, закончил он мысль. Если не сгорим в ядерном взрыве, когда крейсера атакуют Корабль, не изжаримся в потоках плазмы, не умрём под залпом свомов. Если нас не разыщут твои соплеменники, не прикончат тролли, не растерзает пхот… Жизнь такая тонкая ниточка во тьме и хаосе Вселенной! И так легко её прервать!

Йо пошевелилась.

— Я хочу одеться. И ещё мне нужен кафф… Без него неудобно ходить по Кораблю. Приходится дезактивировать каждую мембрану.

— Где ты возьмёшь всё это?

— Где угодно. Везде есть такие… такие… у вас их называют распределительными автоматами. Устройства, где можно получить одежду и кое-что ещё.

— Оружие?

— Нет.

Литвин разомкнул объятия, и она поднялась. Нагая и прекрасная, она стояла и глядела на него — не пленница и не союзник, а возлюбленная. Потом губы её дрогнули, и плавные звуки, так не похожие на отрывистую речь фаата, наполнили кабину.

— Что ты говоришь, милая?

— Древний язык, древние слова… В эру Первой Фазы ими встречали приход туахха. Прежде мне казалось непонятным, что они значат. — Вскинув руки, Йо запела, защебетала: — Две луны в твоём взоре, на твоём лице их свет, жжёт огонь твоих рук — то пламя туахха, пламя в тебе и во мне. Я пыль, я прах, и вихрь несёт меня в небо, вихрь жизни в твоих ладонях, долгий, как вечность. Нет между нами преграды, нет разделяющих стен, я — это ты, ты — это я, два перевитых стебля в огне туахха…