Рио-де-Жанейро. Карнавал в огне - Руй Кастро

И пожалуй, ни один район или город, за исключением Рима при Адриане, не был так лоялен к гомосексуалистам. В Рио, начиная с шестидесятых, Галерия Аляска, небольшой квартал около посто б, был неофициальным местом встреч геев и лесбиянок, где их никто не тревожил и не притеснял, разве что по городу гуляло несколько шуток. И это очень немалое достижение, если учесть, что в те времена в Париже каждый, кто отправлялся в гей-бары или ночные клубы соответствующей тематики, чувствовал, как полиция дышит ему в затылок. Именно такое спокойное отношение встретила здесь американская поэтесса Элизабет Бишоп, переехавшая в Рио в 1951-м, а Лота де Машеду Суареш помогла ей найти дорогу в высшие круги лесбийского общества в Рио — да, такое общество существовало, не слишком открыто, но довольно активно. Сама Лота была архитектором-самоучкой, жила в Леме и была больше известна благодаря своему уму и профессионализму (мы обязаны ей созданием парка Фламенгу), нежели своим союзом с Элизабет.

Копакабана немедленно начинала играть важную роль в жизни своих обитателей, но всегда находился кто-то, кому это не нравилось. Рио заметно выделялся на фоне остальной Бразилии, публика долгое время была склонна преувеличивать масштаб происходящих здесь событий, и именно Копакабана неизменно привлекала ее внимание. Людям со стороны этот район казался «греховным». Все женщины здесь «падшие», мужчины — аморальные, молодежь — сплошь хулиганы и малолетние преступники. Так считали те, кто, попадая сюда, немедленно начинал чувствовать себя неотесанным деревенщиной. Но мнение о всеобщем грехопадении стало настоящим клеймом, а позже к нему добавился и тот факт, что из трех самых громких преступлений, совершенных в Рио в пятидесятые, два произошли именно здесь: покушение на жизнь журналиста Карлуша Лакерду перед его домом на руа Тонелеро в августе 1954-го (в результате которого три недели спустя покончил самоубийством президент Жетулио Варгас) и смерть студентки Аиды Кюри, которую изнасиловали два молодых человека и выбросили из пентхауса на авениде Атлантика в 1958-м. Такие скандалы непременно должны были случаться именно в Копакабане. Честно говоря, даже в свете самых ярких фонарей (огни вдоль пляжа уже в 1922-м стали знаменитым «жемчужным ожерельем») ночь в Копакабане всегда сродни атмосфере французских фильмов категории Б — «Боб-игрок» Жана Пьера Мелвиля, «На последнем дыхании» Жана Люка Годара можно было снимать на этих улицах.

В конце концов именно эта сторона взяла верх. Копакабана пала жертвой собственного очарования. Все человечество мечтало когда-нибудь сюда переселиться, а половина так и сделала. Всего через двадцать лет после постройки «Паласа Копакабана» (помните его?) отличался от своего окружения только красотой и публикой, но уже совсем не размерами. На фотографиях времен пятидесятых, отснятых под разными углами, он едва различим в гуще окруживших его строений. Некоторые из этих зданий состоят из однокомнатных квартир, десятками размещенных на каждом этаже с ордами съемщиков и иждивенцев в каждой. В 1963 году строительство таких зданий запретили, но было уже поздно — уже тогда количество местных жителей заставляло некоторых в ужасе спрашивать: а что будет, если все эти люди одновременно решат выйти на улицу? А потом на сцене появился величайший враг всех больших городов — автомобиль. Количество машин в Копакабане достигло угрожающих размеров. Авениду Атлантика расширили вдвое, оттолкнув море еще дальше от домов, но даже это не решило проблему.

В 1980-м в Копакабане жили почти 230 000 человек, это больше, чем население многих не слишком крупных европейских городов. И на нее обрушились все беды, связанные с такой необыкновенной плотностью населения: коммунальное обслуживание ухудшилось, условия жизни — тоже, улицы становились все грязнее, дорогие магазины переехали, и туристы предпочитали сюда не соваться.

Ночная жизнь, великолепно скроенные пиджаки и пышные декольте уже давно перекочевали в Ипанему, место шикарной публики заняла пресыщенная богема, небритая и с рюкзаками на плечах, предпочитавшая напитки подешевле. Когда Копакабане в 1992 году исполнилось сто лет, все газеты оплакивали ее ужасное падение. В Рио родилось слово, обозначающее процесс, когда прекрасные районы становятся жертвами бездумной застройки, на которую власти смотрят сквозь пальцы, — «копакабанизация». Какая неблагодарность по отношению к району, которому Бразилия обязана началом своей модернизации!

Но хотя мы еще не понимали этого, перемены уже начались. В 1989-м Гинли, потратив свои несметные сокровища на поддержание блестящего образа жизни, продали последнюю фамильную драгоценность, «Копа», англо-американскому бизнесмену Джеймсу Шервуду, который незадолго до этого приобрел еще один легендарный отель — венецианский «Каприани». Несколько лет ушло на то, чтобы вернуть «Копа» былое великолепие и модернизировать его, сохранив его главные качества, и Шервуд потратил на это в два раза больше, чем двадцать три миллиона долларов, отданные им за сам отель. А тем временем вдоль пляжа выросли новые пятизвездочные отели, а традиционные гостиницы вроде «Ланкастера» (где «останавливались» Кэрри Грант и Ингрид Бергман в «Дурной славе»), «Эксельсиор» и «Оуро Верде» были реконструированы. Пляжи получили новое освещение. Начали возвращаться туристы, привлеченные празднованиями Нового года и карнавалами, и не только для того, чтобы купить чучело пираньи или поднос, выложенный крыльями бабочек. Это могло означать только одно — Копакабана снова росла в цене.

Результаты стали заметны уже в девяностые, а некоторые из них видны и до сих пор. Девять месяцев в году пляжи не пустуют по ночам. Киоски забиты людьми, по бульварам прогуливаются пары, на песке до зари играют в мяч. Бары остепенились, в старые рестораны стала возвращаться былая клиентура, а рядом с ними появились новые. Мало-помалу появляются мелкие, но приятные заведения: магазины подержанных книг, интернет-кафе, булочные, бистро. «Модерн Саунд», который уже был лучшим музыкальным магазином Бразилии и одним из лучших в мире, вырос в три раза, и при нем появилось бистро, где каждый день с пяти до девяти можно услышать четыре-пять иностранных языков — это и есть настоящий язык Копакабаны. Конечно, по ночам проститутки и трансвеститы наводняют определенные улицы, и в любое время дня и ночи, скажем, шведской туристке, увешанной золотом и брильянтами, не стоит разгуливать здесь одной. Но в таком виде вообще мало где стоит появляться в одиночку.

Ко всеобщему удивлению, выяснилось, что население Копакабаны сократилось. За последние двадцать лет немало людей переселилось в Барра да Тижука, и официальная статистика показала, что в 2000 году население снизилось до 155 000. Если эти цифры верны, то Копакабана вернулась на уровень 1955-го.

И большая часть оставшихся — те же люди, что и в 1955-м. Копакабана, еще вчера казавшаяся такой юной, теперь статистически самый «старый» район Рио: двадцать один процент ее жителей — пожилые люди.

Теперь здесь живут вдовы и вдовцы, пенсионеры и чиновники. Но если вы думаете, что они пропахли нафталином и не встают с инвалидных кресел, грея колени под шерстяными пледами, то вы ошибаетесь. Нигде больше вы не найдете на пляжах в семь утра столько седовласых, но загорелых и мускулистых людей — они играют в волейбол на том же месте, куда приходили в юности, и с теми же самыми друзьями. Может быть, они и не так сильно бьют по мячу, как когда-то, но любой юнец, рискнувший вызвать их на поединок, будет сильно удивлен. Многие из них играют в те самые игры, которые появились некогда именно в Копакабане и завоевали весь мир: пляжный футбол, изобретенный в 1910-х, пляжный теннис (1940-е), ножной волейбол (1970-е). Неудивительно, что эти ветераны до сих пор в отличной форме, ведь в прошлом многие из них были чемпионами в подводной рыбалке, профессиональными ныряльщиками или тренерами футбольных команд. И собираются они там же, где и много лет назад: в «Маримбаш» — клубе на посто 6, напротив Атлантического океана и Сера ду Мар. Именно здесь столько лет подряд они купались, ловили рыбу, занимались любовью, танцевали на карнавальных балах, от которых полиция скромно предпочитала держаться подальше.