Босоногая команда - Николай Тихонович Ященко

дело!

Директор с недоумением оглядел священника, будто не узнал его.

– А вы, наставник божий, в сторону? Вас не касается?

Священник резко повернулся к директору и заговорил раздраженно:

– Меня все касается, но надо и времечко учитывать, уважаемый Александр Федорович!

– Ах, вот оно что! – директор засуетился, зачем-то открыл и сейчас же закрыл ящик стола. – Вы, я вижу, трусите, отец Филарет!

– А вы разве не трусите? – священник ткнул в пепельницу недокуренную сигарету, окурки и пепел посыпались на зеленое сукно стола. – Вы тоже трусите!

– Побойтесь бога, отец Филарет!

Филарет заложил руки в карманы своего темно-малинового подрясника и уставился сквозь очки на директора.

– Гнев божий – штука страшная, а гнев народный пострашнее. Вчера они жандармского ротмистра повесили, сегодня японцев прирезали, завтра нас с вами к ответу потянут. Вот кого надо бояться!

- Кого? – горячился директор, хотя прекрасно понимал, о ком идет речь.

Священник наклонился к нему через стол, дыхнув винным перегаром.

– Да этих, Александр Федорович, рабов божьих партизан! Не прикидывайтесь дурачком!

Директор развел руками, ударил себя по бедрам.

– Какой вы умник, отец Филарет!.. Я говорю об учащихся. О тех, которые избили Евгения Драверта. А вы бог знаете о ком!

Отец Филарет грузно сел в кресло и заговорил, размахивая широкими рукавами подрясника.

– И я об учащихся, милых отроках наших. Сегодня они с книжками, а завтра с винтовками. Давно ли с дверей вашего кабинета сняли листочек? Помните? «Но мы поднимем гордо и смело знамя борьбы за народное дело!» Кто писал сие? Наши с вами отроки! Поручик из контрразведки сказывал мне утром, что к партизанам ушел этот... исключенный нами... Александр Лежанкин. И Лидия Ивановна там! И разные рабочие из поселка там! Нет, уж вы увольте меня от всяких расследований. Ученика избили? Эка важность! Мы с вами в таком возрасте тоже ухарями были. Бросьте, говорю вам, бросьте, тем более, что Драверт уезжает!

– Однако, когда Лежанкина исключали, вы не так рассуждали!

Поп шумно поднялся, показывая, что ему надоел этот разговор.

– Что «однако»? Времена другие наступают! Другие молитвы подбирать пора. Так-то!

– Похвально! Похвально! – на высокой писклявой ноте прокричал директор. – Вы и при большевиках будете говорить: «Несть власти аще не от бога»?!

Не оглядываясь на директора и не ответив ему, Филарет ушел, сильно хлопнув дверью...

Вечером бородатый казак принес Храпчуку топор.

– Устроил себе нары, теперь спать можно! – сказал он, усаживаясь на табурет и снимая шапку.

– Спать? – деланно удивился старый машинист. – А кто же Матроса будет ловить? Ну и ротозеи же вы! Матрос ночью сам приходил, напрашивался, чтобы его поймали, а казаки нары устроили да спят. Чудеса!

– Выспаться надо было, сосед. А то завтра чуть свет поднимемся!

– Куда это?

Казак потрогал бороду, покашлял и, как будто между прочим, сказал:

– Да хозяйка Конкордия поведет в бурятский улус. Гармаев там какой-то есть... Вроде на подозрении.

Храпчук подал Номоконову руку.

– Спасибо, служба!

– За что, сосед?

– Да за это самое... что вот топор вернул.

Глаза Храпчука хитро улыбались.

– Так это, паря, тебе спасибо за это самое... за топор-то! – Казак тоже хитро прищурился...

Храпчук начал одеваться.

– Ты уж, Калистрат, завтра на огонек заходи, почаюем, расскажешь, как съездили. А теперь мне недосуг, на станции дела...

Казак поднялся с табурета, надел папаху.

– Я тоже так думаю, торопиться тебе надо... Иногда и минута большое значение имеет...

* * *

Пронька Хохряков прибежал к Васюрке, когда тот показывал Витьке буквы по старому букварю.

– Да не «мы», а эм! Понял?

– Ем! – твердил Витька.

– Тятька тебя срочно требует! – шепнул Пронька, едва переводя дыхание от быстрого бега.

Васюрка взглянул на будильник.

– Зачем?

– Важное дело! – зашептал Пронька.

Васюрка начал одеваться. Витька закрутился около него, как всегда, пустился в рев.

– И я пойду с тобой! Я боюсь один!

– С тобой я останусь! – уговаривал Пронька. – Васюрка за картошкой к нам пошел. Мы с тобой букварь будем читать! Ладно?

Витька мгновенно перестал плакать.

– А красивый цветок из бумаги сделаешь?

– Сделаю!

– Два! – вдруг набавил цену Витька.

– Можно и два!

Васюрка, одетый, стоял у порога.

– Ты погоди! – крикнул ему Витька. – А то я побегу за тобой босиком по снегу – будешь знать!

Младший Чураков хлопнул Проньку по выпуклому карману пальто.

– А это что у тебя?

Пронька покорно вытащил железный клин, которым сбивают с кона бабки.

– У меня такого нету! – сказал Витька и протянул руку.

Завладев клином, он погрозил им Проньке.

– Давай катушку от ниток!

– Нету у меня катушки! – вскричал Пронька.

Витька решительно взялся за шапку. Тогда Пронька начал шарить по карманам и нашел маленькое зубчатое колесо от часового механизма.

– На, оголец! Больше ничего у меня нет!

– Ну, ладно! – согласился наконец Витька, пряча в карман Пронькино добро. – Я ведь, Проха, умею считать до сорока, а букварь не учил. Покажи-ка, где тут буква «мы».

Они уселись за стол...

Хохряков ждал Васюрку во дворе своего дома.

– На тебя вся надежда! Выручай! Ты ведь был у Цыдыпа Гармаева? Дорогу к нему знаешь?

– С Эдисоном был!

– Сейчас поедешь?

– Один?

– Один! Верхом!

– Мне к утру на работу вернуться!

– Старайся!

– Поеду! Только у меня пальто на рыбьем меху.

– Я тебе шубу дам! Иди, пока чаю горячего выпей на дорогу, а я Гнедого оседлаю!

И вот Васюрка в седле.

– Так и скажи Цыдыпу: «Приказано уходить к Матросу, утра не ждать!»

– Понятно! Можно ехать?

– Погоди! Если на дороге встретят, что скажешь?

– Я уже придумал... Скажу – у Хохрякова, у вас это, бычок потерялся. Вы попросили меня в улус съездить, может, бычок-то к бурятскому скоту приблудился.

– Пожалуй, ничего! Езжай!

И Хохряков шлепнул Гнедого по холке.

– Гони, не жалей!

 

Глава двадцать восьмая

ВЕСНА

Пришла весна...

Солнце согнало с горных вершин тонкий снег. По глубокому оврагу, пересекавшему поселок Гора, шумливо заплясали на камнях потоки мутной воды. С бугра в веселый ручей заглядывала большими окнами школа, а чуть ниже провожали его обгорелые столбы бывшего японского склада.

На реке лед почернел, потрескался, вздулся. Зареченские ребятишки