Генрих Четвертый и Генрих Пятый глазами Шекспира - Александра Маринина

Иерусалимская палата – это помещение в доме настоятеля Вестминстерского аббатства, пристроенное к зданию в XIV веке.

Что же касается действующих лиц, то напомню вам, что титулы герцога Кларенса и герцога Глостера традиционно присваиваются только сыновьям или братьям короля, по наследству они не передаются. Старший сын – принц Уэльский, остальные – герцоги. Например, второй сын Эдуарда Третьего, Лайонел Антверп, был Кларенсом, а пятый сын, Томас, – Глостером (это его придушили в крепости Кале, помните?). Братья короля Эдуарда Четвертого именовались Джорджем Кларенсом и Ричардом Глостером (пьесы «Генрих Шестой» и «Ричард Третий»). Стало быть, на сцену вместе с королем Генрихом Четвертым и уже знакомым нам графом Уориком выходят принцы: Томас, герцог Кларенс, и Хамфри (у Шекспира – Хемфри), герцог Глостер. Хамфри Глостера вы еще встретите в пьесах о Генрихе Пятом и Генрихе Шестом.

Томас Ланкастерский, с 1412 года – герцог Кларенс, родился в 1387 году, а сколько лет ему на сцене – подсчитаем, когда прикинем время действия.

Хамфри Ланкастерский, с 1414 года – герцог Глостер, родился в 1390 году. С его возрастом тоже определимся попозже. Отметим только, что Глостером этот юноша стал уже после смерти отца, короля Генриха Четвертого, который скончался в 1413 году.

Король Генрих выражает готовность немедленно отправляться в крестовый поход, как только восстание окажется разгромленным. Стало быть, у нас все еще 1405 год, но тогда непонятно, почему принцы носят титулы, которые будут им присвоены лишь спустя много лет.

– Вот еще здоровье бы поправить, – мечтает король.

– Скоро и здоровье будет, и победа, – подбадривает его Уорик.

– Хемфри, сынок, а где твой старший брат Генрих? – спрашивает король.

– Мне сказали, что он уехал на охоту в Виндзор.

– С кем?

– Не знаю, ваше величество.

– Не с Томасом Кларенсом?

– Да нет, ваше величество, Томас здесь, вот он, стоит перед вами.

Получается, король-то у нас совсем плох: либо ничего уже не видит, либо ничего не соображает и никого не узнает.

– Я здесь, отец. Вы меня звали? – выступает вперед Кларенс.

– Почему ты не с братом? Он так тебя любит, а ты им пренебрегаешь. Если Генрих выделяет тебя среди других братьев – цени это и оберни всем на пользу: когда меня не станет, тебе придется быть посредником между новым королем и братьями. Не отстраняйся от Генриха, не теряй преимуществ, которые получишь, когда он наденет корону. Он добр с теми, кто внимателен к нему, он щедр к тем, кто его любит, а уж если кого невзлюбит – тому мало не покажется. Нужно считаться с его характером, найти к нему правильный подход, тогда все будет в порядке. Генриху можно и нужно указывать на промахи, но очень деликатно, почтительно и только когда он в хорошем настроении; если же он злой и угрюмый – не трогай его, оставь в покое, подожди, пока он остынет и успокоится. Запомни эти простые правила, Томас, тогда ты сможешь стать надежной защитой для своих друзей и братьев.

– Хорошо, отец, я буду с Генрихом внимательным и ласковым, – послушно отвечает Томас Кларенс.

– Так почему же ты не поехал с ним в Виндзор? – продолжает допытываться король.

Король Генрих Четвертый в Иерусалимской палате.

Художник Henry Courtney Selous, гравер Linton, 1860-е.

– Ну… это… на самом деле он сегодня обедает в Лондоне, – признается Томас.

– Тебе известно, с кем?

– С Пойнсом и прочими любимыми дружками.

Генрих Четвертый в ужасе от перспектив правления старшего сына:

– Страшно представить, что ждет страну, когда Генрих станет королем! Как только я умру – мой сын пустится в разгул и необузданное распутство. Порочные страсти доведут его до страшного падения.

– Не судите о сыне превратно, – утешает короля граф Уорик. – Он просто изучает этот социальный слой, примерно так же, как изучают иностранный язык. Когда осваиваем язык – мы учим все слова, в том числе и бранные, и неприличные, чтобы понимать чужую речь, но сами никогда потом эти слова не употребляем. Я уверен, что наш принц впоследствии легко бросит своих дружков, но знания об этой среде, о том, как эти люди думают и чувствуют, очень ему пригодятся. Он научится лучше понимать людей и разбираться в них. То плохое, что он сегодня вытворяет, пойдет ему на пользу, когда он станет королем.

Но Генрих далеко не так оптимистичен, как Уорик:

– Мухи никогда не улетают далеко от падали, которой питаются, – горестно вздыхает он.

ВходитУэстморленд.

– Кто там? – тревожно вскидывается король. – Уэстморленд, ты?

– Я привез отличные новости! Епископ, Маубрей, Хестингс и другие арестованы, восстание подавлено, наступил мир! Все подробности изложены в донесении, – радостно возвещает Уэстморленд.

– Спасибо за такие чудесные вести, Уэстморленд.

Снова у нас мешанина из дат и событий. На момент второго восстания Генрих Четвертый был вполне здоров, воевал в Уэльсе, а когда ситуация с мятежниками обострилась – приостановил военные действия и выдвинулся на север. Однако Уэстморленд провернул свою комбинацию с ложным мирным договором раньше, чем король успел добраться до места предполагаемого сражения. В Понтефракте, том самом хорошо укрепленном замке, где столь трагически окончил свои дни свергнутый Ричард Второй, король Генрих встретился со своими военачальниками, которые передали ему захваченных мятежников, а уже оттуда Генрих Четвертый лично препроводил их в Йорк, где архиепископ Скруп и Томас Моубрей были быстренько казнены. Так что не было ни малейшей надобности мчаться в Лондон, чтобы порадовать больного короля радостными известиями. Похоже, здесь Шекспир решил посадить одно действие на два стула, соединив второе восстание 1405 года с последними днями жизни Генриха в 1413 году.

Входит Харкорт, тоже «приверженец короля» и тоже с хорошими новостями: шериф Йоркширский разгромил объединенные войска шотландцев и англичан под предводительством графа Нортемберленда и лорда Бардольфа. Подробности можно узнать из письменного донесения.

Н-да, очередной коктейль из фактов и дат. Что мы имеем? Второе восстание – 1405 год, титулы у принцев – 1412 и 1414 годы. Тяжелая болезнь короля Генриха Четвертого – не очень понятно, когда и как началась, но П. Акройд пишет, что в ночь после казни архиепископа Йоркского у короля были кошмары, а