В последнюю очередь - Анатолий Степанов

― В этом и фокус, ― шепнул Алик в Янино ухо. Ухо было розовое. Алик коснулся его губами. Алик танцевал с единственной женщиной в компании.

― Это не фокус, а нахальство, ― ответила Яна и улыбнулась. Голубые глаза в крашеных ресницах красиво смотрели на него.

― Я о высоких материях, а ты о мелочах быта. Давай отсюда убежим? предлагая это, Алик ловко повернулся в танце спиной к дивану.

― А Виктор?

Никакого дела ей не было до Виктора.

― Слушай, о чем поют негры. Они поют о весенней Покровке, о дожде, который стучит по крышам. О нас с тобой, Яна, слушай негров!

Негры, действительно, обнаглели. Они звали на Покровку, они кричали о дожде, они соблазняли, мерзавцы. И умолкли, наконец.

― К остаткам! ― призвал Дима.

Допили коньяк, который и впрямь был хорош. Они поняли, что он хорош только теперь, когда коньяка не осталось. Молча поразмышляли об этом.

― Андрюша, почитай что-нибудь из "Лайфа", ― попросила Яна. Поведя настороженным глазом (все здесь боялись розыгрыша) Андрей раздраженно сказал:

― Не умеем мы отдыхать. Этот коньяк где-нибудь в Париже тянули бы весь вечер, а мы за полчаса его прикончили.

― У тебя подходящей посуды нет. Приходится стаканами, ― сказал Дима.

В коридоре зазвенел звонок. Андрей отправился открывать. Виктор оторвался от дивана, подошел к столу и принялся рассматривать этикетки на пустых бутылках. Открылась дверь и солидно явился Сергей. За ним ― Андрей, прямо-таки помирая от сдерживаемого хохота.

― Я не опоздал? ― вежливо осведомился Сергей.

― Как раз вовремя, ― серьезно ответила Яна. Публика, замерев, молча ждала развязки. Сергей снял и протер забрызганные дождем запотевшие очки и, вновь надев их, размотал кашне.

― Тебе, Сережа, лучше не раздеваться, ― посоветовал Дима. Он подошел к Сергею, мастерски держа в пальцах четыре бутылки (одна из-под минеральной воды).

― На обмен, ― пояснил Алик.

Сергей все понял, и обида, и гордость, и презрение обнаружились на его лице. И в голосе тоже:

― Извините меня, но я не мальчишка, и не позволю издеваться над собой. И не приемлю идиотских шуток. Я не могу быть вместе с вами. До свидания.

Его схватили за руки, стащили с него пальто, а он, сдаваясь, все продолжал излагать свое кредо:

― Поймите же, наконец, что я ― кинорежиссер. Виктор ― оператор, а вы ― серьезные газетные работники, литераторы. Если мы друг друга не будем уважать, то кто же тогда нас будет уважать?

― Выпить хочешь? ― тихо спросил Дима.

― Странный вопрос. Затем и пришел. ― Сергей сел на стул и тоскливо оглядел растерзанный стол.

― Ананасов! Нету. Бананов! Нету. Коньяку! Нету, ― вольно пересказала Маяковского Яна и деловито добавила: ― За водкой ты из-за своей солидности и самоуважения, ясное дело, не пойдешь. Алик, одевайся. И я пойду. На завтрак Витеньке что-нибудь куплю.

Она погладила Виктора по голове.

Дождь, точно, лил. Ночной, весенний, московский. Иногда задувал ветер, и тогда дождевые капли летели им в лица. В дождь, в желтом свете фонарей, в журчащем шуме автомобилей Яна была девочкой из-за десяти лет, в которую следовало влюбиться первой неразмышляющей любовью. Но вот он, магазин. Вот очередь. Вот касса.

В авоську положили три свинных отбивных (для Виктора), кило любительский колбасы, полкило швейцарского сыра, две банки крабов, большую банку маринованных огурцов и четыре поллитра. На улице Яна взяла Алика под руку, и они медленно шли, слушая и ощущая дождь. Спешить было некуда.

В подъезде, в тамбуре между дверями, он обнял ее, предварительно поставив авоську на плиточный сортирный пол.

― Ну и что? ― спросила Яна.

― Тебе приятно? ― нахально поинтересовался он.

― Конечно приятно. Разве я позволила тебе такое, если бы было неприятно. Тебе сколько лет?

― Будто не знаешь. Двадцать четыре. Я тебе нравлюсь?

― Нравишься. А мне... В общем, я тебя старше.

Они закрыли глаза и потерлись щеками.

― Тебе неприятно? ― опять спросил Алик.

― Дурак, ― ответила она и легко поцеловала его в щеку. ― Пошли.

Перед Сергеем стояла индивидуальная четвертинка из заначки. Почти уже приконченная. Сергей хлебнул и разглагольствовал:

― Высокие цели, высокие мысли, высокие слова. Прекрасно. Самые высокие слова ― в библии. А для чего она? Для безотказного массового гипноза. Слишком часто высокие слова существуют для обмана или существуют для того, чтобы подчинить, придавить человека. Хочу правды, хочу простого и в мельчайших подробностях точного изображения жизни. И буду картины снимать так. Пусть люди смотрят и думают. Сами! ― увидев Алика и Яну, он охотно отвлекся. ― Принесли? Ну тогда я чекушку приканчиваю, а дальше действуем на равных.

Пока Дима и Виктор обновляли стол, Яна задумчиво глядела на Андрея, который, обеспечив первый тайм, не суетился.

― А все-таки ты это зря, ― грустно произнесла Яна, продолжая рассматривать Андрея. Андрей соблазняюще (был хорош) улыбнулся.

― Что ― зря?

― С "Лайфом". Ты уверен, что за тобой не следят?

Андрей презрительно пожал плечами. Презрительно, но неуверенно. Появилось интересное занятие. Коллектив замер в ожидании. Охота началась.

― Кто-нибудь был в предбаннике кроме тебя? ― жестко поинтересовался Дима.

― Заходили какие-то. Но когда я его брал, никого не было.

― Абсолютно никого? ― допытывалась Яна.

― Абсолютно. ― Андрею ― заметно на глаз ― стало не по себе.

― Профессия у этих людей такая, чтобы быть незаметными или незамеченными, ― включился в облаву Сергей, умиротворенный решением вопроса о напитках. ― Да ладно, ребята, хватит об этом. К делу.

Разлили и выпили.

― Какие еще люди? ― выпив, грозно спросил Андрей.

― Наши люди, ― разъяснила Яна.

― Ну, взял журнал, ну, посмотрел его. В чем состав преступления? Ерунда все это, ― старательно успокаивал себя Андрей. ― Выпьем еще, ребята.

Выпили еще.

― Не те теперь времена, ― не унимался Андрей.

― Ты о чем это? ― спросил Дима. Он был ясен и добр.