Время Сигизмунда - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Но Август задержался, его на мгновение прояснившийся взор блуждал по трём женщинам, стоявшим и ожидающим, за которой будет победа…
Подошла Гижанка, самая смелая, и, подбегая к нему, поцеловала руку.
— О, ты тут снова, мой сокол (король звал их обычно соколами), ты здесь?
— Здесь и всегда при вас, наияснейший пане.
Сюзанна заскрежетала зубами и тоже приблизилась, но слишком поздно, Август холодно на неё взглянул и ничего не сказал. Анна, видя Гижанку с сияющим лицом и миной победительницы, бросив проклятье, исчезла.
Дверь спальни закрылась за королём и Барбарой Гижанкой. В другом конце коридора Корыцкая проклинала победившую любовницу. Мнишек молчал, Княжник насмешливо улыбался.
Назавтра подкоморий присоединился к бывшей любовнице. Сюзанна выезжала разгневанная, наделённую подарками Анну отсылали в Витов, а два нагруженных сундука выезжали в Остров, куда их вёз шурин Барбары, Шавловский.
VII
Тень Барбары
На следующий день большая неожиданная перемена произошла в королевском здоровье; Август проснулся бодрый, распухшие ноги отошли, силы немного вернулись. Фогельфедер попросту приписывал это путешествию, Корыцкая — себе, Гижанка — себе, а господа сенаторы благодарили Бога, что бабские лекарства (о которых знали назавтра) королю не навредили, по крайней мере.
Но временное выздоровление не изменило уже режима жизни в Книшинском змаке, опека слабого короля его слугами на этом не закончилась. Только воспользовались минутой здоровья и умственного оживления, чтобы подсунуть Августу привилегии и описи для подписания, а пан подкоморий выхлопотал письмо к Константину, армянину во Львове с переводом суммы, у него находящейся. Гижанка получила новые милости, величины которых никто оценить не мог, через Мнишка; Корыцкая и Сюзанна Орловская вывезли несколько сот золотых червонцев, рыдван, коней и драгоценности.
Август, выглянув во двор из окна замка, разглядывал свои любимые книшинские табуны. Выводили из конюшен коней, гнали тех, которые свободно паслись в течение лета и ещё не стояли на корме. Однако Сигизмунд теперь глядел на них почти равнодушно, рассеянно.
Это не был уже тот ревностный за рост всего в стране король, который такой ценой и с таким вкусом внедрял хозяйство в своих владениях, измерял грунт, разводил стада и лил пушки в Виленской литейной, чтобы вооружить ими литовские и русские замки; это был уже не тот Август, что выслал за границу за покупкой книг, что с интересом читал их и собирал, что помогал художникам и умел их ценить. Теперь ему всё стало безразлично. Для него нет будущего, может, несколько лет жизни, несколько последних лет, которые он утопит в насыщении жажды больного тела, ища забвения прошлого.
Как бы пробуждённый от сна после вчерашнего утомления, он приказал позвать Радзивилла; но когда объявленный князь-маршалек вбежал в залу, где задумчивый король уже сидел в кресле, как вчера, тот не сказал ему ни слова, только вытянул дрожащую руку, поглядел и задумался снова. На мгновение пробуждённая жизнь уже его покидала.
— Как здоровье вашего королевского величества?
Август кивнул головой и покачал рукой.
— Лучше? — спросил Радзивилл.
— Не хуже, — ответил король.
— Слава Богу! — сказал князь-маршалек. — Потому что от плохого здоровья вашего величества много дел накопилось, а польские паны сенаторы ворчат. Можно бы заняться ими.
— Потом, потом, — сказал Август, — дайте мне отдохнуть. — Общественные дела! Из-за этих соколов ни за чего взяться не могу. Нет даже сил.
— У нас есть письма из Турции, написанные от пана старосты Оршанского о Москве, есть папские.
— На потом, на потом, — сказал король с усилием. — Делайте что думаете, — добавил он, — что будет хорошо для страны; я заторможен и нет охоты говорить правду. Жизнь меня победила.
— Если бы вы, ваше королевское величество, только захотели…
— Будете говорить против этих женщин? — сказал Август.
— Я бы сказал, если бы знал, что вы меня захотите услышать.
— Э! Оставьте в покое! Не много уже осталось жизни, пусть кончится как-то так. Для сего буду её щадить? Потомства вам не оставлю. Ягеллонский род со мной угаснет. Я последний.
И он вздохнул.
— Выберете себе кого-нибудь. Напрасно скисла моя жизнь. Ответит за неё Бог и Польша, наша мать, а за ней кардинал Коммендони. Теперь всё мне безразлично, лишь бы дожить до конца.
Радзивилл, который неоднократно слышал подобные жалобы, часто выходящие из королевских уст, опустил голову и сказал:
— Всё ещё перед вашим королевским величеством, не пожилой возраст.
— Здоровье уничтожено.
— Оно может поправиться, с Божьей помощью.
Август покачал головой.
— И не хочу, — сказал он, — жизни. Лишь бы без мучений её окончить. Мучаюсь воспоминаниями. Вы не знаете моих бессонных ночей, ночей кошмарных снов, когда вся моя потерянная жизнь, когда всё, вырванное у меня, что я любил, встаёт у изголовья и мучает. Это ужасно, ужасно!
Он провёл рукой по лбу и затрясся.
— Елизавета, Барбара вырваны, королева-мать и эта третья, и эти нечистые создания, что окружают меня, умирающего, сегодня, вороны над добычей!
— Почему не прогоните их, ваше величество?
— Минута опьянения, забвения, которой я им обязан, также что-то стоит.
И он замолчал.
— Ваше величество, позволите сенаторам поговорить об общественных делах.
— Нет, нет, оставьте меня в покое, мне нужен отдых.
— Также есть много частных.
— Думайте, думайте, у меня нет головы.
Радзивилл заметил две слезы, которые покатились по бледному и исхудавшему лицу короля и стекли на бороду. Наступила минута молчания, печальная и торжественная.
— Всё кончено! — сказал, говоря как бы себе, Август, потом с уже более весёлым и изменившимся лицом он повернулся к Радзивиллу.
— Нужно насыщать тело, когда душу уже нельзя! — добавил он.
И он крикнул Княжнику. В дверях спальни показался покоёвец; князь-маршалек, попрощавшись кивком головы, ушёл.
Погрустневший, он пошёл через залу, спустился по лестнице, когда тут же встретил Илью, своего придворного, ожидающего его.
— Ваша светлость, вас ожидают.
— Кто?
— Княгиня Соломерецкая.
Радзивилл задумался.
— Какая княгиня? — спросил он.
— Только одна.
— Ведь она умерла, как нам доносят с Руси.
— Живёт и хочет поговорить с вашей светлостью, она пришла просить королевской милости и правосудия против брата, который завладел её имуществом.
Князь-маршалек стоял в недоумении.
— Где она?
— В доме вашей светлости.
Радзивилл пошёл быстрее, задумчивый.
Заметив на пороге комнаты женщину полностью в чёрной одежде, покрытую вдовьей вуалью, он остолбенел и отступил.
Княгиня так была похожа на покойную королеву Барбару, что маршалек, невольно поражённый этим дивным сходством, остановился и смешался. Смотрел и ждал голоса, долго колебался, потому что даже с ней не поздоровался.
— Я приехала к
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!