Кредиторы эшафота - Алексис Бувье

глазами, продолжал:

— Дорогой Панафье, боюсь, что вы ошибаетесь.

— Господин Лоре, вы знаете, что я начал свою учебу под руководством человека очень опытного, под начальством М.С. Каждый раз, когда совершалось какое-нибудь преступление, М.С. раскрывал его, какой бы тайной оно ни было окружено. Только один из преступников спасся от него — это убийца на улице Дам в Батиньоле. М.С. двадцать раз думал, что поймает его, и каждый раз негодяй ускользал. Это настоящий специалист, который убивает ударом булавки. Я долго искал его и думаю, что этот человек находится у вас в руках.

— Что вы говорите!

— Я думаю — истину.

— И вы его узнаете?

— Нет, я никогда не видел его, но люди, которые работают под моим руководством, утверждают это.

— У нас находится в руках блондин высокого роста с женственным лицом, не носящий ни усов, ни бороды.

— Это точно он. Ведь он иногда одевается аббатом.

— Черт возьми! Вы меня пугаете.

Агент задумался на несколько минут.

— Хотите, чтобы я приказал привести его сюда?

— Да. Но я хотел бы наблюдать за ним, не будучи видимым.

— Это очень легко. Пройдите в ту комнату и оставьте дверь полуоткрытой.

Панафье сразу же исчез за дверью, располагаясь так, чтобы быть невидимым, но самому все видеть и слышать.

Агент сразу же позвонил и сказал вошедшему человеку:

— Прикажите привести Лебо. Это тот, что был арестован три дня тому назад в игорном доме на улице Рампон.

Несколько минут спустя в комнату входил человек, которого наши читатели видели уже два раза.

— А, вот и вы, — сказал начальник полиции. — Надеюсь, что вы решили, наконец, назвать ваше настоящее имя.

— Но, мсье, я вам уже сказал его.

— Мы знаем правду, и ваше запирательство не обманет нас.

— Я не понимаю, мсье, почему меня до сих пор здесь держат, в то время как остальных уже давно отпустили.

— Показания тех, что были вместе с вами в игорном доме, указывают на вас, как на человека очень опасного.

— Я просто защищал свои права и не разрешал обкрадывать себя. Вот и все.

— В ту ночь, когда вас арестовали, вы присвоили себе ставку одного из игроков. Следовательно, вы украли.

— Во-первых, я не украл, а просто ошибся ставкой. О, я теперь понимаю, что на меня наговорили. Но я просто ошибся. Этот господин уверял вас, что я играл на его деньги, — это очень возможно. Все люди могут ошибаться. Кто не ошибается в этом мире! Я играл на его деньги, но я выиграл, и выигрыш, конечно, уже не принадлежит ему.

Агент покачал головой.

— Во всяком случае, мсье, — продолжал арестованный, — это дело касается только лично меня и его. И, кроме того, при воровстве наказывается само желание воровать, а я не имел такого желания. Кроме того, карточный долг стоит и выше, и ниже закона. А это карточный долг — и ничего больше. Повторяю вам — это наше личное дело.

— Каковы ваши средства к существованию?

— Я уже сказал вам, мсье, что я переплетчик.

— Согласитесь, это удивительно, что рабочий может быть постоянным посетителем Баландье.

— Но, мсье, мадам Баландье — моя приятельница. Я и не думал посещать ее обедов, я не обедаю у нее.

— Однако вы ужинали у нее каждый день и уходили только под утро.

— Я приходил по вечерам поговорить с ней, — с некоторым смущением отвечал арестованный. — И я оставался поздно потому, что эта женщина любит остроумные рассказы, и ей нравится мое общество.

— Вы говорите, что приходили к ней вечером, но полиция наводила справки в указанной вами мастерской, и там сказали, что вы не работаете и двух дней в неделю.

— Это только в последнее время — с тех пор, как я стал посещать эти проклятые дома.

— Но, мсье, в этих домах вы не выигрывали, а воровали.

— Боже мой, мсье, какие вы употребляете жестокие слова. Если на это смотреть с такими предрассудками, то я, конечно, вор.

— Эти слова очень резки, конечно, но верно передают суть дела.

— Но дело в том, что общество опирается на ложные идеи и не хочет верить правилу, что нужно брать свое добро там, где оно попадается. Я взял в долг у этого господина деньги, которые он выиграл у других. Я знаю, что в Евангелии говорится: "Не делай другому того, чего не хочешь, чтобы сделали тебе". Этот господин поступил очень плохо — он опорожнил карманы других, а я — его. И беру Бога и всех святых в свидетели: я позволяю любому в свою очередь опорожнить мой карман.

Агент полиции пристально взглянул на него.

— Вы смелый мошенник, мсье, — сказал он, — и все скоро узнают об этом. Панафье! — позвал он.

Панафье вышел из соседней комнаты и сказал:

— Это не тот человек, которого мы ищем, но он поможет нам найти того.

— А этого вы знаете?

— Да, его зовут Густав Лебо. Он любовник Баландье.

Глава IV

ГОСПОДИН, КОТОРОГО ПРИЯТНО БЫЛО БЫ ИМЕТЬ ДРУГОМ

Красавец Густав (так как это был он), известный читателю по портрету, висевшему в столовой Баландье, несколько смутившись сначала от того, что его знают так хорошо, очень скоро оправился, услышав, как Панафье говорит агенту:

— Вы позволите мне сказать несколько слов арестованному?

— Да-да, пожалуйста.

— Господин Лебо, вы живете за счет Баландье?

— Милостивый государь, я…

— Послушайте, не перебивайте меня. Вас здесь отлично знают. Кроме того, вы обвиняетесь в воровстве.

— Но я…

— Пожалуйста, молчите и слушайте. Вы сейчас сами довольно цинично признались в этом. Одним словом, если мы захотим, вы отсюда не выйдете — вам придется отправиться в Пуасси. Можете не сомневаться. Однако, так как на вас не поступило ни одной личной жалобы, то мы можем и не отдать вас под суд, если вы согласитесь помочь нам.

— Помочь вам?.. — повторил тот.

— Да. В игорных домах бывает один человек, который нас особенно интересует. Вы знаете этого человека и можете сообщить нам кое-какие сведения о нем.

— Мсье, это невозможно. У меня нет ни одного друга в этих домах.

— Но вы точно знаете этого человека.

— Конечно, я могу знать этого человека. Я знаю там почти всех. И я вам скажу вот что. Если бы один из вас предложил мне работу, то я с восторгом стал бы служить правосудию. Я за порядок, за полицию, которую признаю необходимой. Я не был нищим, я стою за плебисцит, и если полиция нуждается в человеке, преданном ей, я к ее услугам.

Панафье невольно передернулся от отвращения.