Я был там: история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени - Геннадий Чикунов

После отбоя мы, как всегда, сняли с себя верхнюю одежду, аккуратно свернули пакетиком и уложили на стол в игровой. Выстроились в коридоре в трусах и майках в две шеренги, чтобы идти в спальню. ВО ВРЕМЯ ПОСТРОЕНИЯ Я ОБРАТИЛ ВНИМАНИЕ, ЧТО НЕКОТОРЫЕ РЕБЯТА НЕ ПОЛОЖИЛИ СВОИ СВЕРТКИ НА СТОЛ, А ТАЙКОМ ПРОНЕСЛИ ИХ В КОРИДОР И ВСТАЛИ ВО ВТОРУЮ ШЕРЕНГУ, ПРЯЧАСЬ ЗА СПИНЫ ТОВАРИЩЕЙ. СТАЛО ЯСНО, ЧТО ПОБЕГ БУДЕТ СЕГОДНЯ. Воспитатель вышел из игровой комнаты, пересчитал стоящих в строю и дал команду идти в спальню. Когда мы все улеглись по своим кроватям, он выключил свет, закрыл дверь на ключ и ушел. В спальне воцарилась необыкновенная тишина. Многие видели ребят в строю с одеждой под мышкой и поняли, что сегодня ночью будет побег. И чтобы не вызвать воспитателя на шум в спальню, сделали вид, что сразу все уснули. Спальня освещалась только тем светом, который проникал со двора через окна. Сначала послышался осторожный шепот, потом несколько силуэтов начали быстро одеваться и поправлять свои кровати. Один из них подошел к окну, из которого я днем вытаскивал гвозди, аккуратно открыл обе рамы, перелез через подоконник и встал на доски лесов. Почти сразу же за ним последовали еще четверо. И они очень быстро начали спускаться на землю. Один из наших товарищей подошел на цыпочках к открытому окну и закрыл обе рамы. Не успел он дойти до своей кровати, как в окне появился какой-то силуэт, и послышался тихий стук по стеклу. Закрывавший окно быстро подскочил к раме, открыл обе половинки и силуэт быстро вскочил в спальню. О чем они шептались, было не понять, но после этого окно снова было закрыто, и они вошли в спальню, и скоро все стихло. Все это время в спальне стояла мертвая тишина. Все делали вид, что спят мертвым сном. Но в то же самое время всех распирало любопытство: почему один из беглецов вернулся назад. Несколько позже мы узнали, что он по лесам спустился до земли, а дальше идти побоялся, вернулся назад и забился под свою кровать. Ему разумней всего было раздеться, положить одежду рядом и сказать, что в последний момент бежать передумал и из спальни никуда не выходил. При таком раскладе вещей ему наказание было бы гораздо меньшим. А так он «загремел» в детскую колонию.

Когда мы все уснули по-настоящему, неожиданно в спальне загорелся свет, и раздалась команда «подъем». Нас выстроили в две шеренги в коридоре, пересчитали и стали допытываться, куда делись пятеро. Как всегда бывало в подобных случаях, все сделали вид, что крепко спали и ничего не знают. Вскоре нашли пятого беглеца, увели в канцелярию, а нас отпустили досыпать.

Оказывается, при пересменке, когда начали пересчитывать на столе одежду, которую мы оставили в игровой, не хватило пяти комплектов. А когда нас подняли, не оказалось в наличии пяти человек. Таким образом обнаружился побег. Забегая вперед, хочу сказать, что этих четверых так и не поймали, пятого отправили в колонию, а меня и еще нескольких ребят еще долго таскали на допросы как соучастников.

На следующее утро за мной пришли в группу и сказали, чтобы я шел в канцелярию. Зная по опыту, что после каждого побега всю группу вызывают на допросы по одному, я шел на этот вызов со спокойной душой. Скажу, что спал и ничего не видел, и попробуйте докажите, что это не так. Но при первом же вопросе ко мне я понял, что дурачком прикинуться не удастся. Меня сразу же попросили рассказать, как я вытаскивал гвозди из окон. Я начал было отпираться, но тут вывели из другой комнаты неудачного беглеца, и он в точности рассказал, что и когда я делал. После таких показаний мне пришлось сознаться. На прощание мне было заявлено, что за соучастие в организации побега я буду отправлен в детскую колонию. Среди нас были ребята, которые уже побывали в этих колониях. От них я узнал, что лучше всего попасть в срочную колонию, куда отправляют на определенный срок. Отбыл назначенный срок и свободен. А бессрочная – до исправления. Этот срок могут отодвигать до бесконечности. Если исполнится в колонии 18 лет, а начальство колонии будет считать, что ты еще не перевоспитался, то тебя переводят в тюрьму или в лагерь. Все последующие дни я жил в мечтах попасть в срочную колонию.

Перед самым Новым, 1949 годом за мной снова пришли из канцелярии. Многие, в том числе и я, решили, что меня вызывают перед отправкой в колонию. На всякий случай пожелали мне доброго пути. В канцелярии кроме директора сидел еще какой-то мужик, не похожий на сотрудника детприемника. Я вначале подумал, что это конвоир, который должен сопровождать меня до колонии. В то же время из рассказов ребят я знал, что туда отвозит милиция, а этот был не в форме, и на милиционера явно не похож. Беседу вел со мной не директор, а этот мужик, что было тоже странно. И вопросы он задавал, не относящиеся к побегу. Его почему-то интересовала моя биография во всех ее подробностях. Потом он спросил, кем я хочу работать? В детприемнике я сдружился с Борисом Лефановым, и он убедил меня, что самая хорошая профессия – слесарь по ремонту машин и тракторов. Об этом я и заявил этому мужику. Он у меня спросил, а не хотел бы я поработать на авиационном заводе по сборке самолетов? На что я ответил отрицательно. После этого разговора меня отвели в группу. На вопросы ребят, зачем вызывали, я пожимал плечами. Я действительно не понял, с какой целью меня приглашали на этот разговор и при чем здесь авиационный завод?

МЫ БЛАГОПОЛУЧНО ВСТРЕТИЛИ НОВЫЙ, 1949 ГОД. НАМ В ГРУППЕ ДАЖЕ ПОСТАВИЛИ ЕЛКУ. ДЕД МОРОЗ ВРУЧИЛ КАКИЕ-ТО СКРОМНЫЕ ПОДАРКИ. Пятого января снова пришли за мной из канцелярии и сказали, чтобы я явился с вещами. Тут уж сомнений не осталось, что меня куда-то переводят. Первой на ум пришла, конечно же, колония. В канцелярии снова сидел тот же мужик, который беседовал со мной до Нового года. Встретил он меня с улыбкой. Назвал свое имя и отчество. Имя его я уже забыл, а вот фамилию помню до сих пор – Огарок. Он сказал, что забирает меня с детприемника на завод. Я уже привык к здешнему распорядку и не хотел никуда переезжать. Тем более что буду работать не по ремонту машин и тракторов, а по сборке самолетов. Хотя самолетами, как и все мальчишки моего возраста, интересовался не меньше, чем тракторами. Детприемник выдал мне спортивный костюм, телогрейку, зимнюю шапку, ватные рукавицы, и Огарок повез меня на трамвае на новое место жительства. В то время на Невском трамвайные линии еще не были сняты, и мы сели в трамвай прямо у Александро-Невской лавры. У Гостиного двора пересели на другой трамвай и ехали еще очень долго. В те годы зимы были морозные, вагоны в трамваях не отапливались, и вагонные стекла покрывались толстым слоем льда с замысловатыми рисунками. В первом и во втором трамваях народу было не много, и нам удалось занять сидячие места. Огарок посадил меня к окошку, и я, проделав ногтем в стекле узкую щель, пытался определить, куда меня везут. Центральную часть города я знал и помнил хорошо, и поэтому до Гостиного двора мы проехали немало знакомых мне мест. С Гостиного двора я узнавал места только до Марсова поля и Кировского моста. Дальше пошли улицы, проспекты и мосты, где я раньше или не бывал, или просто забыл. Доехав на трамвае до остановки «Черная речка», дальше мы около километра прошли по Строгановской набережной (сейчас это Ушаковская) и пришли к деревянному дощатому бараку, который прижимался почти вплотную к высокому забору с колючей проволокой наверху. Это было заводское общежитие, где проживали одинокие ребята, работавшие на авиационном заводе. Меня поместили в огромной комнате, где стояло более десяти коек. Все жильцы были старше меня. Среди них я был самый молодой. В январе 1949 года мне было 14 лет и 5 месяцев от роду.