Не любовь. Не с нами - Наталия Романова

– Да что её колбасит-то, как на максимальной глубине погружения… Чокнуться можно!

– Понимаешь, в чём дело, Колёк, – с улыбкой ответил Глеб, пододвигая меня ближе к своему боку. – Если бы мы с тобой выбрали друг друга, нам бы было зашибись. Мы бы бухали вместе, баб снимали, понимали с полуслова – красота! Но мы выбрали женщин, а это совсем другая история.

– Согласен, – вдруг ответил папа.

Глеб уехал ближе к ночи, сказал, что завтра рано на работу, нужно выспаться, отдохнуть, и что-то мне подсказывало, что он не имел в виду посткоитальный цистит, от которого меня оберегал. На прощание поцеловал меня при всех, начисто игнорируя недовольно вздыхающего Колю и счастливо улыбающуюся маму. И оставил ключи от Мазды папе.

– Держите, всё равно я не пользуюсь.

– Ты что? Не дай бог что случится.

– Страховка покроет, – небрежно кинул Глеб.

Прошло больше трёх недель с происшествия на перевале. Мне никто ни о чём не напоминал, тем более не упрекал, но всё равно избавиться от чувства вины в отношении родителей было сложно. Я нахватала заказов, взялась за новых клиентов, даже тех, кого бы раньше обошла стороной. Говорят, людей испортил квартирный вопрос, меня испортила жажда денег. Срочно нужно было заработать, и как можно больше, при одной мысли, что родителям придётся расстаться с большей частью сезонного заработка, становилось не по себе – ведь всё по моей вине!

Несколько дней меня не дёргали, после всё вошло в свою колею. Коля помогал отцу достраивать два новых, отдельно стоящих номера на месте снесённых, совсем старых. Нюта носилась со своими мальчишками, успевая накормить, предотвратить, вразумить. Мама целыми днями хлопотала по хозяйству, я вместе с ней, в душе понимая, что это не жизнь, а самая настоящая каторга, однако, другой у Цыплаковых-старших не будет.

Здесь, у берегов Чёрного моря, они имели возможность заработка, пусть небольшого и тяжёлого, но всё-таки у них были эти деньги, если же переедут в Иркутск, как иногда предлагала я, или на Кольский полуостров, куда порой звал Коля – останется лишь пенсия. К тому же, маленький, скромный бизнес заставлял думать, переживать, торопиться, идти в ногу со временем, что для деятельной натуры родителей было куда важнее денег.

Неожиданно для себя я поняла, что инертней родственников. Коля честно служил. Обывателям представляется, что офицер-подводник в свободное от выхода в море время перебирает бумажки в штабе или отдыхает в кругу семьи. На самом деле жизнь вне моря состояла из бесконечных учений, почти всегда физически выматывающих. А дома ждали жена и трое неугомонных мальчишек. Нюту и вовсе иначе, как жизнерадостным привидением с моторчиком, не назвать.

А я… я начинала отчаянно молотить лапками, как лягушка в крынке, лишь поняв, что иду ко дну. Так было в конце первого курса, когда я поняла, что не только разменяла свою жизнь на череду мужчин и алкоголь, но и стою на пороге исключения из института. То же самое произошло после перевала, когда срочно понадобились деньги, в остальное время меня вполне устраивало спокойное существование, стабильность. Ведь именно за это я ценила Вадима и наши отношения – они были стабильными.

Естественно, я не скучала по Вадиму, не вспоминала о нём, прошлогодние зимние сапоги, которые пришлось выкинуть, вызывали во мне больше эмоций, чем он, но всё же, ощущения стабильности мне не хватало. Неожиданное, а главное, неприятное открытие.

У меня не было денег, чтобы возместить родителям ущерб, не было работы, которая приносит стабильный заработок, и если раньше меня это не волновало, теперь приводило в уныние, и не было постоянных отношений – последнее нервировало исключительно в отношении Голованова.

Сколько бы я ни придумывала себе отговорок, моё несчастное, глупое, разбитое сердце хотело постоянных отношений с Глебом. Я отдавала себе отчёт, что это невозможно по тысячам причинам, начиная с его места жительства – в кошмарном сне я не могла представить переезд обратно на побережье Чёрного моря, – заканчивая его патриархальными замашками феодала-узурпатора. Но внутренняя, влюблённая Цыпа, до сих пор жившая во мне, начинала истошно визжать: ну и что?! И требовать, чтобы Голованов сейчас же признался в любви и сразу же женился на мне. Подумаешь, феодал, я согласна. Согласная я!

Тем более, он уже развёлся. Об этом я узнала от него лично. Он позвонил в один из дней, почти сразу после его признания, что он – мой.

– Цыпа, поздравляю тебя, я свободен, только что получил развод.

Не «поздравь меня», а «поздравляю тебя». Меня он поздравляет! С ума сойти. Что прикажете делать с этой ценной информацией?

– Сочувствую твоему горю, – фыркнула я.

– Разделяю твою радость, – ответил он. – Готовься, сегодня будем праздновать.

– В рэсторан пойдём? – я вложила в эти слова всё ехидство, на которое только была способна.

– В рэсторан в этом месяце мы уже ходили, – точно таким же тоном ответил Голованов, напомнив, что я разговариваю с самовлюблённым самцом шимпанзе. Говорят, их генетическая база совпадает с человеческой примерно на девяносто процентов, вот оставшихся десяти как раз не хватало Голованову!

Глеб приехал вечером на такси, внедорожник был в ремонте, что тоже капало на мою несчастную, погрызенную совесть, заставляя тайком вздыхать, чувствовать себя виноватой. Но только тайком!

Он привёз огромного лосося, сам его разделал, замариновал, пожарил на мангале, запёк, каждому на свой вкус. Клянусь, вкуснее красной рыбы я не пробовала никогда в жизни. Глеб действительно умел готовить и делал это с нескрываемым удовольствием.

Захватил с собой несколько бутылок вина, излюбленный бурбон, детям сок и мороженое – последнее попадало под расстрельную статью по мнению их матери, но у Голованова был обширный опыт приношения сладкого лакомства младшим Цыплаковым.

В какой-то момент мне написал клиент, я тут же рванула в комнату, чтобы ответить и разобраться с возникшей проблемой – деньги, мне нужны были деньги, если уж со стабильностью в последнее время не складывалось.

– Как ты? – услышала я серьёзный голос Коли примерно через полчаса после того, как убежала.

Я подобралась к окну, чуть отодвинула штору, увидела, что за столом остались двое: брат, с сочувствием смотревший на друга, и понурый Глеб.

– Так себе, – ответил Глеб. – Четырнадцать лет псу под хвост, сам понимаешь, – добавил в раздражении. – Я ж детей последние два года хотел, сколько можно «для себя» жить, теперь думаю, бог отвёл. Родила бы чернобрового сына, – горько усмехнулся он и тут же, не дожидаясь тоста, намахнул приличную дозу бурбона.

Было видно, что Коля хотел что-то спросить или сказать, но промолчал, точно так же, не чокаясь, выпил, помянул семейную жизнь Головановых.

Мне хотелось плакать. Реветь хотелось. Ничего не меняется. Солнце встаёт на востоке, закат мы видим на западе, Полярная звезда указывает на север, а Голованов страдает по Лие.