Сестра-отверженная - Одри Лорд

В шестидесятые от меня снова и снова требовали оправдываться за мое существование и мой труд, потому что я женщина, потому что я Лесбиянка, потому что я не сепаратистка, потому что какая-то часть меня неприемлема. Не за то, что я делала, а за то, кто я. Мне пришлось научиться держаться за все части себя, которые приносили мне пользу, вопреки требованиям выражать лишь одну из них, исключая все остальные. И я не знаю, что бы я сказала в лицо этому юноше из Говардского университета, который называет меня мерзостью за то, что я нахожу главный источник энергии и поддержки в женщинах, разве только одно: это моя энергия и энергия других женщин, очень похожих на меня, помогли ему оказаться там, где он сейчас. Но думаю, он ничего не сказал бы мне в лицо, потому что обзывать всегда проще на расстоянии, академично. Стремление сделать лесбиянок и геев невидимыми в хитросплетении Черного существования и выживания – это шаг, который способствует расколам и ослаблению Черного сообщества.

В академических кругах, как и в прочих, сегодня всё чаще в ходу особый вид обзывательств, направленный на то, чтобы держать молодых Черных женщин в подчинении. Часто, как только молодая Черная женщина начинает понимать, что она угнетена не только как Черная, но и как женщина, ее начинают называть лесбиянкой, как бы она ни идентифицировала себя в сексуальном плане. «То есть как это ты не хочешь делать кофе вести записи мыть посуду спать со мной – ты что, лесбиянка?» И перед лицом такого ужасающего позора слишком часто она безропотно смиряется, пусть и неявно. Но слово «лесбиянка» несет угрозу только для тех Черных женщин, которые боятся своей сексуальности или позволяют другим людям определять их через нее. Мы, Черные женщины, участвующие в борьбе с собственной позиции, говорящие от своего имени, тесно связанные между собой политически и эмоционально, – не врагини Черным мужчинам. Мы – Черные женщины в поиске собственных определений, с уважением признающие разнообразие среди нас. Мы с давних пор были частью наших сообществ и играли решающую роль в их выживании: от Хатшепсут и Гарриет Табмен до Дейзи Бейтс и Фанни Лу Хеймер, до Лоррейн Хэнсберри[158], и вашей тети Мейдин, и до некоторых из вас, сидящих передо мной сегодня.

В шестидесятые Черные люди истратили себя на междоусобную борьбу. Мы не можем позволить себе этого в восьмидесятые, когда в Вашингтоне самый высокий уровень смертности новорожденных среди всех городов США, 60 процентов Черных людей моложе двадцати лет безработные и теряют возможность найти работу, линчевания происходят всё чаще, а на последних выборах проголосовало меньше половины зарегистрированных Черных избирателей и избирательниц.

Как вы исполняете то, к чему сами призываете – к чему бы вы ни призывали, – и кто конкретно слушает вас? Как подчеркивал Малкольм, мы не ответственны за наше угнетение, но мы должны быть ответственны за наше освобождение. Легко не будет, но у нас есть то, чему мы научились, и то, полезное, что было нам дано. У нас есть сила, которую передали нам те, кто были до нас, чтобы мы шли дальше той точки, где стояли они. У нас есть деревья, и вода, и солнце, и наши дети. Малкольм И кс не живет в сухих записях его слов, когда мы их читаем, – он живет в энергии, которую мы производим и используем для движения к тому видению, которое мы делим с ним. Мы создаем будущее и объединяемся, чтобы пережить колоссальное давление настоящего – это и значит быть частью истории.

Глаза в глаза: черные женщины, ненависть и гнев[159]

Куда девается боль, когда она уходит?[160]

Каждая Черная женщина в америке проживает свою жизнь в той или иной точке широкой дуги древнего и невыраженного гнева.

Мой гнев, гнев Черной женщины – это озеро раскаленной лавы внутри меня, самая яростно охраняемая моя тайна. Я знаю, сколь большая часть моей жизни, жизни сильной и чувствующей женщины, опутана сетью этого гнева. Это электрический шнур, вплетенный в каждое эмоциональное полотно, на котором я размещаю главные вещи в своей жизни, кипящий источник, готовый извергнуться в любой момент, вырвавшись из моего сознания, как пожар посреди пейзажа. Научить этот гнев точности, а не отрицать его, было одной из важнейших задач в моей жизни.

Другие Черные женщины – не первопричина и не источник этого накопленного гнева. Я знаю это, какова ни была бы конкретная ситуация между мной и другой Черной женщиной прямо сейчас. Так почему же этот гнев по малейшему поводу с такой силой обрушивается на другую Черную женщину? Почему я сужу ее строже, чем других, и прихожу в бешенство, когда она не выполняет моих ожиданий?

И если окажется, что за предметом моих нападок скрывается отвергаемый образ моего собственного «я», то что же может погасить пожар, разжигаемый такими взаимными страстями?

Когда я стала писать о силе гнева между Черными женщинами, я обнаружила, что едва начала касаться одной верхушки трехрогого айсберга, чье глубинное основание – Ненависть, эта общественная жажда смерти, нацеленная на нас с того момента, как мы рождаемся в америке Черными и женщинами. С этого самого момента мы погружены в ненависть – к нашему цвету, к нашему полу, к наглости, с которой мы смеем предполагать, что у нас есть право на жизнь. В детстве мы впитывали эту ненависть, пропускали ее через себя, и по большей части мы продолжаем жить без осознания этой ненависти и того, как она устроена. Отголоски ее возвращаются жестокостью и гневом в наших отношениях друг с дружкой. Ведь лицо каждой из нас – мишень для ненависти, и каждая из нас научилась жить в ненависти как рыба в воде, так много ее нам пришлось пережить в нашей жизни.

Прежде чем писать о гневе Черных женщин, я должна написать о сочащемся яде ненависти, питающей этот гнев, и о жестокости, которую порождает их встреча.

Я обнаружила это, внимательно изучая собственные ожидания от других Черных женщин, прослеживая нити своей ярости на Черную женскость до их источников – ненависти и презрения, которые расшили мою жизнь огнем задолго до того, как я узнала, откуда идет эта ненависть и почему ее нагромождают на меня. Дети считают только себя причиной происходящего в их жизни. Так что, конечно, ребенком я решила, что во мне есть что-то ужасно неправильное, что вызывает такое пренебрежение. Водитель автобуса