Приключения Гекльберри Финна - Марк Твен

Я пошел к цирку и слонялся там на задворках, а когда сторожпрошел мимо, я взял да и нырнул под брезент. Со мной была золотая монета вдвадцать долларов и еще другие деньги, только я решил их беречь. Почем знать –деньги ведь всегда могут понадобиться так далеко от дома, да еще среди чужихлюдей. Осторожность не мешает. Я не против того, чтобы тратить деньги на цирк,когда нельзя пройти задаром, а только бросать их зря тоже не приходится.

Цирк оказался первый сорт. Просто загляденье было, когда всеартисты выехали на лошадях, пара за парой, господа и дамы бок о бок. Мужчины вкальсонах и нижних рубашках, без сапог и без шпор, подбоченясь этак легко исвободно, – всего их, должно быть, было человек двадцать; а дамы такие румяные,просто красавицы, ни дать ни взять настоящие королевы, и на всех них дорогиеплатья, сплошь усыпанные брильянтами, – уж, наверно, каждое стоило не дешевлемиллиона. Любо-дорого смотреть, а мне так и вообще ничего красивей видеть неприходилось. А потом они вскочили на седла, выпрямились во весь рост и поехали вереницейкругом арены, тихо и плавно покачиваясь; и все мужчины, упираясь на скакуголовой чуть не в потолок, казались такими высокими, ловкими и стройными, а удам платья шуршали и колыхались легко, словно розовые лепестки, так что каждаядама походила на самый нарядный зонтик.

А потом они поскакали вокруг арены все быстрей и быстрей иотплясывали на седле так ловко: то одна нога в воздухе, то другая; араспорядитель расхаживал посредине, вокруг шеста, щелкая бичом и покрикивая:«Гип, гип! «, а клоун за его спиной отпускал шуточки; потом все они бросилиповодья, и дамы уперлись пальчиками в бока, мужчины скрестили руки на груди, алошади у них гарцевали и становились на колени. А потом все они один за другимсоскочили на песок, отвесили самый что ни на есть изящный поклон и убежали закулисы, а публика хлопала в ладоши, кричала, просто бесновалась.

Ну вот, и до самого конца представления они проделывалиразные удивительные штуки, а этот клоун все время так смешил, что публика едважива осталась. Что ему распорядитель ни скажет, он за словом в карман не лезет:не успеешь мигнуть – ответит, и всегда что-нибудь самое смешное; и откуда унего что бралось, да так сразу и так складно, я просто понять не мог. Я бы и вгод ничего такого не придумал. А потом какому-то пьяному вздумалось пролезть наарену, – он сказал, что ему хочется прокатиться, а ездить верхом он умеет нехуже всякого другого. Его уговаривали, не пускали на арену, только он и слушатьничего не хотел, так что пришлось сделать перерыв. Тут публика стала на негокричать и насмехаться над ним, а он разозлился и начал скандалить; зрителитогда не вытерпели, вскочили со скамеек и побежали к арене; многие кричали:

«Стукните его хорошенько! Вышвырните его вон! «, а одна-двеженщины взвизгнули. Тут выступил распорядитель и сказал несколько слов насчеттого, что он надеется, что беспорядка никакого не будет, – пускай только этотгосподин обещает вести себя прилично, и ему разрешат прокатиться, если ондумает, что удержится на лошади. Все засмеялись и закричали, что согласны, ипьяный влез на лошадь. Только он сел, лошадь начала бить копытами, рваться истановиться на дыбы, а два цирковых служителя повисли на поводьях, стараясь ееудержать; пьяный ухватился за гриву, и пятки у него взлетали кверху при каждомскачке. Все зрители поднялись с мест, кричали и хохотали до слез. Но в концеконцов, сколько цирковые служители ни старались, лошадь у них все-такивырвалась и помчалась во всю прыть кругом арены, а этот пьяница повалился налошадь и держится за шею, и то одна нога у него болтается чуть не до земли, тодругая, а публика просто с ума сходит. Хотя мне-то вовсе не было смешно: я весьдрожал, боялся, как бы с ним чего не случилось. Однако онпобарахтался-побарахтался, сел верхом и ухватился за повод, а сам шатается изстороны в сторону; еще минута – смотрю, он вскочил на ноги, бросил поводья истал на седле. А лошадь-то мчится во весь опор! Он стоял на седле так спокойнои свободно, словно и пьян вовсе не был; потом, смотрю, начал срывать с себяодежду и швырять ее на песок. Одно за другим, одно за другим – до того быстро,что одежда так и мелькала в воздухе, а всего он сбросил семнадцать костюмов. Истоит стройный и красивый, в самом ярком и нарядном трико, какое можно себепредставить. Потом подстегнул лошадь хлыстиком так, что она завертелась поарене, и наконец соскочил на песок, раскланялся и убежал за кулисы, а всезрители просто вой подняли от удовольствия и удивления.

Тут распорядитель увидел, что его провели, и, по-моему,здорово разозлился. Оказалось, что это его же акробат! Сам все придумал иникому ничего не сказал. Ну, мне тоже было не особенно приятно, что я такпопался, а все-таки не хотел бы я быть на месте этого распорядителя даже затысячу долларов! Не знаю, может, где-нибудь есть цирк и лучше этого, только ячто-то ни разу не видел. Во всяком случае, по мне и этот хорош, и где бы я егони увидел, непременно пойду в этот цирк.

Ну, а вечером и у нас тоже было представление, но народупришло немного, человек двенадцать, – еле-еле хватило оплатить расходы. И онивсе время смеялись, а герцог злился, просто из себя выходил, а потом они взялида ушли еще до конца спектакля, все, кроме одного мальчика, который заснул.Герцог сказал, что эти арканзасские олухи еще не доросли до Шекспира, что имнужна только самая пошлая комедия – даже хуже, чем пошлая комедия, вот что. Онуже знает, что им придется по вкусу. На другое утро он взял большие листыоберточной бумаги и черную краску, намалевал афиши и расклеил их по всемугороду. Вот что было в афишах:

В ЗАЛЕ СУДА!

ТОЛЬКО ТРИ СПЕКТАКЛЯ!

ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫЕ ТРАГИКИ ДЭВИД ГАРРИК МЛАДШИЙ ЭДМУНД КИНСТАРШИЙ[10]!

Из лондонских и европейских театров в захватывающей трагедии«Королевский жираф, или Царственное совершенство»!!!

Вход 50 центов.

А внизу стояло самыми крупными буквами:

ЖЕНЩИНЫ И ДЕТИ НЕ ДОПУСКАЮТСЯ

– Ну вот, – сказал он, – если уж этой строчкой их незаманишь, тогда я не знаю Арканзаса!