54 минуты. У всех есть причины бояться мальчика с ружьем - Марике Нийкамп

– Отем, – отвечает знакомый голос. – Отем Браун.

Сильв.

– Отем? – зовет первый голос, теплый и успокаивающий. – Мы постараемся устроить вас поудобнее, но нам нужно вас передвинуть. А сначала нужно заняться вашей ногой.

Моей ногой? Я киваю. Но когда пытаюсь поднять руки, чтобы обнять Сильв, они не двигаются. Я уже не знаю, двигались ли они когда-нибудь.

– Golondrina. Ласточка…

Горячие слезы капают мне на лицо. Прохладная рука ложится на мой лоб. Это избавляет меня от кошмара. Я открываю глаза, и все плывет.

– Сильв… – повторяю я, чтобы убедиться, что могу назвать ее по имени.

Она не отвечает. Она просто гладит меня по щеке.

Она берет меня за руку, потому что я не помню, как двигаться. Она целует мои пальцы, и мне хочется обнять ее, кто бы нас ни увидел.

Сильв смотрит на мои ноги. Я ощущаю ее жалость и беспомощность.

Я так хотела танцевать, что жажда эта буквально разрывала меня. Ради балета я была готова пожертвовать всем. Но когда Тай наставил на меня винтовку, он меня уничтожил. Я никогда не поправлюсь. Тай сдержал обещание. Чтобы убить меня, меня не нужно было убивать. Он просто опустил винтовку и нажал курок. И его пуля разнесла мое колено.

Парамедики укладывают Отем на носилки. Я держу ее за руку. Ее несут к лестнице. Спецназовцы уводят нас. Тела Тайлера и Томаса остаются в коридоре. Это так неправильно, видеть их рядом – рядом, но так далеко друг от друга.

На губах Томаса застыла улыбка.

Я жду, что он встанет и пойдет за нами.

Но он остается там.

Отем стонет. Порой она приходит в себя и тут же снова проваливается в забытье. Нога ее превратилась в кровавое месиво. Не знаю, как они смогут ей помочь. Не знаю, сможет ли она когда-нибудь танцевать, сможет ли взлетать в воздух…

Я хотела удержать ее, хотела стать ее домом. Я хотела, чтобы она летала, но всегда надеялась, что она вернется ко мне. Только не так. Только не так…

Мы спускаемся на первый этаж. Коридоры пусты. Только мертвые тела, пятна крови и крики… Мы проходим мимо аудитории. Широкие двери распахнуты настежь. Парамедики занимаются ранеными. Полицейские и детективы обследуют место преступления.

Когда замки срезаны и двери распахнуты, зал кажется меньше. В любой другой понедельник здесь звучал бы смех, все обсуждали бы прошедшие выходные. Двери распахнулись бы, и мы кинулись бы к своим шкафчикам, на урок английского, на зачет по истории. Двери распахнулись бы в жизнь.

Звенит звонок – кончилась третья перемена.

Отем стонет на носилках, открывает глаза.

– Мы выходим? Мы свободны?

Я сжимаю ее руку. Мне хочется поцеловать ее, сказать, что мне жаль, что я не хотела удерживать ее так.

Но я просто киваю и щурюсь на солнечном свете.

Мы выходим на улицу. Оппортьюнити остается позади.

Голоса родителей и журналистов, вой сирен подъезжающих и отъезжающих машин – все отступает на задний план.

Когда первые машины медиков доставляют раненых из школы, толпа расступается, освобождая им дорогу. Все молча смотрят на главный вход школы. Никто даже не шевелится. Информация распространяется, хотя официального подтверждения еще нет. Облегчение сменяется горем.

Все кончено.

Я брожу между палаток и полицейских машин, стараясь держаться подальше от парковки. Выйдя к южной стороне школы, я понимаю, что полицейских становится меньше.

Чем дальше я от командного центра, тем меньше полицейских машин. Я пролезаю под лентой ограждения. С этой стороны парковки стоят машины учеников. Я вспоминаю, как Трейси привозила меня посмотреть забеги. Помню, как мы ехали сюда: крыша ее старого кабриолета была опущена, я сидела впереди, а Мэтт сзади. Ветер раздувал наши волосы, и казалось, что мы летим.

Я шагаю к лесу за школой. Мигалки отсюда видны, но тишину нарушает лишь птичье пение. Меня никто не останавливает. Голые деревья выглядят мрачно и зловеще. Мэтт всегда говорил, что в лесу живут привидения. Он собирается – собирался – взять нас на охоту за привидениями. Всех нас.

Господи, нужно позвонить сестре. Нужно ей все рассказать.

Нужно идти домой.

Издали кто-то зовет меня по имени. Сирены вновь разрывают тишину.

Голова моя падает на руки, и я плачу.

На улице холодно. Меня несут парамедики, несут умело и ловко. Сильв держит меня за руку. Я то прихожу в себя, то теряю сознание. И это благо, потому что в такие мгновения мне не нужно думать, кто я и кем становлюсь.

Я еще не хочу видеть этот мир, мир, который Тай создал, а потом покинул. Утром я думала, что смогу сбежать от всего, стать кем угодно. Теперь все мои мечты рухнули. Не знаю, станет ли этот мир для меня домом.

Но Сильв все еще со мной. Я никогда не хотела ее отпускать. Мы многое потеряли, но обрели друг друга. Возможно, это все, что нам нужно сейчас.

Это наш момент.

Сильв рядом со мной. Мы проходим через толпу родителей, полицейских, журналистов и тех, кому удалось выжить. Сильв остается со мной, когда парамедики грузят меня в «Скорую помощь». Она со мной.

Если мы сейчас сдадимся, Тай победит. Он победит, если мы будем жить в страхе. Если откажемся от себя и друг от друга. Поэтому я буду держаться за руку Сильв столько, сколько смогу. Вместе мы сможем обрести новые мечты.

Сильв склоняется надо мной и целует мои волосы. Я тянусь к ней, и наши губы встречаются. Одним поцелуем я хочу сказать ей все, чего еще не сказала. Что мне жаль, так жаль. Что мне нужно во многом разобраться. Кем я была… Кем могу стать… Но мое сердце принадлежит ей. И если она примет меня, это станет лучшим, что я могу нам дать. Возможно, у нас нет вечности.

Но завтра у нас есть.

Когда Сильв отрывается от меня, с неба начинают падать большие пушистые хлопья снега. А мы остаемся в орбите друг друга.