Дельфийский оракул - Екатерина Лесина

Пусто. Темно. На стеклах – испарина, и надо бы открыть люки, проветрить, только кто будет этим заниматься? В проходе стоят горшки – пустые и наполненные землей. Хозяйка ушла надолго…

Навсегда.

Рассада мертва. Почернела лиана, свесила пожухлые листья. Разросся декоративный плющ. И некое неизвестное растение раскинуло алые флаги цветов. Они качнулись от невидимого ветра, как если бы кто-то потревожил вязкий воздух оранжереи.

Кто?

Саломея не успела обернуться. Удар обрушился на нее сзади. И цветы коснулись ее лица, впились в кожу тонкими иглами колючек. Саломея хотела закричать, но второй удар погасил и крик, и свет.

В этой влажной темноте было спокойно…

Дверь кабинета ударилась о стену. Громкий звук спугнул мысль, весьма важную и на редкость неподатливую.

– Илья! – Алискин голос эту мысль «добил». И Далматов понял, что сейчас будет скандал. – Будь добр, объясни, кто эта женщина и что она делает в нашем доме?!

Женщина? В доме?..

Саломея! Он привез сюда Саломею, потому что им нужно было поговорить в тихом и спокойном месте, а еще потому, что… просто захотелось показать ей дом.

– Я хочу, чтобы она ушла! Немедленно!

– Хоти.

Саломея. «Оракул». Аполлон. Солнце и чаша. Она рассказала о чаше, вернее, чашах, шкатулках и прочих замечательных вещах, хранившихся в доме Ренаты Сергеевны.

Рената Сергеевна «поддерживает» Центр.

«Вливает» в него деньги. Зачем? Он не верит в сверхъестественное. Сейчас Центр приносит доход, но – только в последние месяцы. А до того… почему до того она тратилась на это предприятие, заведомо провальное?

– Илья, ты опять меня не слушаешь!

Он думает. Нельзя мешать ему думать! Тишина должна быть в библиотеке, даже если библиотека спрятана в его голове.

– Детка, скройся, – почти вежливо попросил Далматов, впрочем, не особо надеясь, что просьба его будет исполнена. Алиска обладала чудесным талантом закатывать скандалы именно тогда, когда они менее всего были уместны. И сейчас ресницы ее задрожали, глаза налились слезами, по щекам поползли мокрые дорожки.

– Ты совсем меня не любишь!

– Именно, – согласился Далматов. Похоже, этого разговора избежать ему не удастся. И если так, надо завершить его быстро и без потерь. – Я тебя не люблю. И ты меня не любишь. У нас с тобой сделка, и сейчас ты хочешь пересмотреть ее условия. Тебе кажется, что так будет лучше. Не будет!

– Ты… ты… лжешь…

Она разрыдалась.

– Сейчас ты похожа на мокрую ворону. И вызываешь не любовь, а жалость. Но я не намерен тебя жалеть, поскольку в определенных обстоятельствах ты тоже меня не пожалеешь. Поэтому – будь добра, уйди куда-нибудь. А лучше – собери свои вещи.

– Вещи?! – Алиска взвизгнула.

– Именно. Ты что-то слишком здесь задержалась. Чуть позже я отвезу тебя в город.

Она побелела, покраснела, губы ее приобрели лиловый оттенок, глаза налились кровью.

– Ты об этом пожалеешь, Далматов, – совершенно спокойным голосом произнесла Алиса. – Ты не представляешься себе, как сильно ты об этом пожалеешь!

Вышла она с гордо поднятой головой и даже дверью не хлопнула. Видно, действительно разозлилась. Спустя секунду из коридора донесся крик:

– Степка! Где тебя носит! Долго я чай ждать буду?!

Вот дура!

Но отпускать ее нельзя, во всяком случае, пока Далматов не разберется с Центром, с наконечником стрелы и с неизвестным ему Алексеем Ломовым, дважды женатым, единожды разведенным и ныне покойным владельцем фирмы «Бристоль».

В общем-то, Ксения изложила всю эту историю хоть и сумбурно, но верно. Вот только упустила один момент. Новоявленная госпожа Ломова не только пожертвовала крупную сумму денег на развитие Центра, но и фирму покойного мужа продала Павлу Платонову, родному сыну Ренаты Сергеевны Платоновой, ныне – Кукурузиной!

Фирму он сразу и перепродал, выручив едва ли не втрое большую сумму.

А незадолго до того точно так же он «подзаработал» на перепродаже симпатичного особняка на Лазурном Берегу, доставшегося ему за бесценок от безутешной молодой вдовы…

…и небольшой заводик…

…и коллекцию офортов…

Павел Платонов весьма преуспел, помогая юным вдовам избавляться от ненужного имущества.

Алиса была вне себя от бешенства. Ее прогоняют?! Нет! Ее вышвыривают, как нашкодившего котенка, взятого в дом забавы ради! А она – не котенок!

Но что же делать?!

Единственный человек, способный дать ей толковый совет, ответил сразу:

– Да, милая, слушаю?

Анна Александровна говорила так мягко, что Алиса сразу успокоилась.

– Он меня выгнал! Представляете?! Он меня выгнал! Притащил какую-то рыжую девку и…

– Успокойся, – попросила Анна Александровна. – И расскажи. Что за девушка?

Девушка?! Девица! Долговязая, рыжая и вся рябая, ладони – и те в веснушках! А держится хозяйкой! Цветы она пришла посмотреть… мама ее их посадила… а раньше Далматов не говорил, что у него такие вот подруги имеются! Если бы сказал, Алиса постаралась бы узнать подробности, а так – она ничегошеньки знать не знает, только то, что ей велено собирать вещи!

И, конечно, все из-за этой девицы!

А из-за кого же еще?!

Анна Александровна слушала внимательно, участливо, поддакивая в нужных местах, отчего душа Алиски наполнялась уверенностью – все будет хорошо!

– А теперь, милая, слушай меня внимательно. Ты должна сделать все в точности, как я скажу, иначе ничего не получится.

Алиска сделает! Да она на голову станет, только бы…

– Оставь свои вещи, как они есть. Возьми только сумочку, телефон и паспорт. Включи музыку…

– Громко? – уточнила Алиска.

– Очень громко.

О! Это Алиска – с удовольствием! Далматов вечно на нее ворчал, что она музыку громко слушает. А что за интерес слушать тихо?

– Сама же, – продолжила наставлять Анна Александровна, – выйди из дому. Только так, чтобы тебя не заметили.

Кто заметит? Степка? Он глухой и слепой старик, который вечно все портит и прячется потом в библиотеке! Далматов – у себя, и завис там явно надолго. А рыжая – в саду, цветочками любуется.

– Машина будет ждать тебя за воротами. Скажешь, что ты Алиса. От Анны Александровны.

– И меня отвезут в город?

– Не в город, милая. В одно тайное место, где мы закончим обряд. И ты вернешься в дом – хозяйкой!..

Машина ждала за воротами, невзрачная иномарка с тонированными стеклами и номерами, заросшими грязью.