Зимняя бухта - Матс Валь

и решит, что она должна встречаться с ним, а не со мной. Вот тогда совсем хреново.

— И что ты сделаешь, если обернется совсем хреново?

— Если он попробует меня ударить — дам ему понять, что он неправ. Поднимет на меня руку — окажется на полу.

— Как вообще… развивались события?

— Они ко мне полезли в первый же день. Им не понравилось, что у меня девушка…

— Элисабет?

— Да. Они прижали ее к стенке. Известно, чего такие хотят, когда прижимают симпатичную девушку к стенке.

— Да уж, — согласилась Бленда, и я понял, что она имеет в виду. В седьмом классе мы со Смурфом затащили Маргиту Лунд в уборную, Смурф держал ее, а я запустил руки ей под свитер, добрался пальцами до груди. Смурф держал Маргиту за волосы.

«Сунь руки ей в штаны», — сказал он, но я подумал, что это уже слишком. Мне было тринадцать. Потом нам со Смурфом пришлось поговорить с Блендой, по одному, она спросила, какого хрена мы учинили, и выругала нас. Наверное, правильно выругала, болыпего-то и не сделаешь соплякам, которые затаскивают девочек в туалет и хватают их за грудь. Не кастрировать же тринадцатилетних, которые почти весь день и большую часть ночи посвящают встречам с фрекен Кулаковой. Жестоко лишать их единственной радости.

— Живешь все так же у бабушки?

— Я перебрался домой.

— Как у тебя с маминым приятелем?

— Он съехал.

— Значит, в доме только ты и мама с сестрой?

— Да.

Одна ее рука покоилась на карандаше, который лежал на подложке для письма; Бленда трогала карандаш, приставляла к нижней губе, поглаживала ее карандашом.

— Как тебе школа?

— Ну, тут как-то расхлябанно немного. Разговоры ни о чем. Я бы выбрал математику, но в моей группе математику хочет только еще один человек, так что математической группы не будет. Можешь устроить, чтобы я ходил на математику?

— Не знаю, — ответила Бленда. — Наверное, смогу. Как думаешь, тебе здесь понравится?

— Разве бывают школы, в которых человеку нравится?

— А разве нет?

— Да ну…

— А что тебе нравится?

— Не знаю. Может, я не из тех, кому где-то нравится.

— Не бывает так, чтобы все нравилось всем.

— Тебе-то самой здесь нравится?

— Да.

— Вот в этом кабинете? — Я осмотрелся.

— Да.

— Скромные у тебя требования.

— Я так не думаю. У меня интересная работа. Сижу, разговариваю с людьми — с тобой, например…

— Да уж, интересная работа — говорить с такими как я.

— Интересная. — Бленда постукивала карандашом по большим белым зубам.

— Ой да ну.

Бленда выбивала на зубах барабанную дробь, не меньше.

— Как будут развиваться события, когда ты в следующий раз наткнешься на этих парней?

— Станут вести себя спокойно — ничего не случится. Скажи им, пусть на рожон не лезут. Тогда все будет оки-доки. — Я вскинул руки ладонями вверх, словно сдался.

— Все будет оки-доки, если они не полезут на рожон? — уточнила Бленда.

— Да.

Она отложила карандаш и сцепила руки на колене.

— Почему ты вечно ввязываешься в драки?

— Не знаю, сказал я. Наверное, такой уж я есть. Хулиган. Любитель подраться.

— Но как это получается?

Я засмеялся:

— Это уж по твоей части, знать такие вещи.

— Почему? — возразила она. — В своей жизни ты сам эксперт.

Я указал на фотографию в рамке. Фотография стояла на столе, я видел ее только сзади.

— Кто это?

Бленда повернула фотографию ко мне. Любительский снимок грудного младенца.

— Это мой сын, — ответила Бленда. Я год была в отпуске и родила ребенка. Его зовут Рольф.

— Необычное имя, — сказал я. — Несовременное.

— Может быть. — Бленда посмотрела на фотографию. — Его так назвали в честь дедушки.

Она повернула фотографию, чтобы я ее не видел, и посмотрела на меня, продолжая теребить карандаш.

— Ты и раньше дрался.

— Сроджан, — вспомнил я. — Помнишь Сроджана?

— Конечно.

— Я его видел по телевизору. В репортаже из Сараево. Он лежал на больничной койке, без ноги. Вот посюда отрезали.

Я резанул ребром ладони по середине бедра.

— Господи! — воскликнула Бленда. — Это точно был он?

— Точно. Весь серый.

Бленда судорожно вздохнула, наморщила лоб.

— Ну, как бы то ни было, тут нам драки не нужны. Их просто нельзя допускать, понимаешь?

— Понимаю.

— Если у тебя возникнут проблемы с этими ребятами, приходи ко мне, мы всё обсудим.

Я вздохнул.

— Ты слышал?

— Слышал.

— Ну, тогда мне больше нечего тебе сказать.

— Угу.

— Так что смотри, не влипай в истории.

— Ага. — Я поднялся.

— Пока, попрощалась Бленда, и я вышел. Под дверью кабинета сидела девочка, которая, наверное, чувствовала бы себя лучше, если бы побольше двигалась и поменьше ела. В руках она держала потрепанный журнал с рассказами. Девочка жевала жвачку.

— Там свободно, — сказал я. Девочка окинула меня взглядом, который мыслился как дружелюбный. А на деле с таким впору сказать коту «брысь!».

Я пошел на голоса, которые твердили скороговорки.

Мои одноклассники, как в отделении для буйнопомешанных в психушке былых времен, ходили по кругу и твердили что-то вроде «Ладный Лассе ловко лазал в лаз на Лорене с ласковой Леной».

32

О, братья и сестры, скажите мне, что такое дружба! Мы со Смурфом были в летнем лагере; Смурф заделался обожателем Вуокко Кескинен. Мы засиживались глубоко за полночь на берегу бухты, всё говорили — Смурф, Вуокко, я и еще кое-кто. Смурф глаз не сводил с Вуокко и наизнанку выворачивался, чтобы произвести на нее впечатление своими речами. «Но на самом деле, — встревал я, — на самом деле все не так…» Вуокко смеялась, и в конце концов Смурфу надоели мои комментарии. Он налетел на меня, мы покатились по земле и очень скоро оказались в воде. Одетые. Было полнолуние. «Слава победителю!» — завопила Вуокко, и мы долго, долго держали друг друга под водой. Наконец Смурф одолел меня и держал меня под водой, пока я не изловчился пнуть его в бок. «Ты меня чуть не утопил!» — заорал я, добравшись до берега. Все улюлюкали и смеялись. «Ну прямо утопил”», — сказал Смурф. Через несколько дней я начал встречаться с Вуокко. Смурф ходил надутый и ничего не говорил.

О, сестры и братья, скажите же мне, что есть дружба?

— Отставить ирландские танцы! — кричал Иво. Я приплясывал вокруг Хокана, впечатывая прямые левые в его перчатки. Он не успевал отвечать: я сегодня просто летал мухой и когда разгонялся, становилось легче подныривать и уклоняться.

— Хорошо! — говорил Иво. — Двигайся давай. Шевелись!

Но Хокан загнал меня в угол, и прежде чем я выбрался, пришлось принять несколько ударов. Я пробился на середину ринга, он