По ту сторону фронта - Георгий Брянцев

Лесная дорога, прямая, как стрела, просматривалась не менее чем на километр в обе стороны. Селифонов приказал снять дозорных и вел теперь наблюдение сам.

В начале седьмого со стороны города показалась машина. Она шла с большой скоростью.

У самого моста, в заливаемой полой водой низине грунтовая дорога переходила в выложенную прогнившими бревнами. Здесь машина сбавила ход и неуклюже запрыгала по бревнам.

«Мерседес», — отметил про себя Селифонов. — Автомобиль на тихом ходу въехал на горбатый мост, не вызывавший с виду никаких подозрений. Но на самой середине моста подрубленные партизанами бревна вдруг провалились, и передние колеса машины повисли над протокой. «Мерседес» застрял.

Партизаны выскочили из засады и устремились к мосту. Послышались грозные выкрики: «Руки вверх!», «Хенде хох!»

Стволы винтовок и автоматов угрожающе уставились на пассажиров. Из машины вытащили немецкого офицера и шофера. Третий оказался русским, хотя и был одет в немецкое обмундирование.

— Наладить мост!… Машину — в озеро!… И чтобы никаких следов!… — приказал Селифонов, когда пленные были обезоружены. И тут же подумал, вглядываясь в офицера: «А те ли это, кого мы ожидали? Обер-лейтенант. Щуплый, сутулый, молодой. Будто похож. А вдруг да не он?»

— За мной! — Он взмахнул рукой и направился к лесу.

Отойдя на сотню метров от дороги, Селифонов остановился, чтобы дождаться партизан, возившихся с мостом и машиной. Внимательно разглядывая пленных, испуганно косившихся на конвоирующих их партизан, он вдруг резко спросил у предателя в немецком мундире:

— Фамилия!

— Ду… Дубняк… Дубняк… — пролепетал тот, стуча зубами.

— А это что значит? — Селифонов дернул за борт мундира.

— Я… я… референт гестапо по русским делам…

— Это кто? — кивнул Селифонов в сторону офицера.

— Обер-лейтенант Бергер… заместитель начальника отделения гестапо…

— Хватит! — оборвал Селифонов.

— Что вы со мной хотите делать? — жалобно спросил Дубняк.

Дед Макуха, стоявший позади, ответил коротким смешком:

— Пристроим куда-нибудь… Найдем работенку…

— Что вы этим хотите сказать?

— А то, что уже сказал, — спокойно ответил старик.

«Ну, можно считать, что все в порядке, — думал Селифонов. — И волки сыты, и овцы целы. Как сказал Костров, так все и вышло. Вот голова у парня, — позавидуешь! А вон и ребята идут…»

Поимка Бергера на несколько дней задержала выход в свет очередного номера подпольной партизанской газеты.

Обер-лейтенант рассказал Кострову и Веремчуку много интересного и назвал фамилии людей, сотрудничающих с гестапо и предающих советских людей.

Поэтому Костров поместил в газете уведомление:

«Товарищи! Попавшие в наши руки гестаповцы Бергер и Дубняк выдали своих подручных, изменников родины, продавшихся фашистам. Вот они: Калина Степан — торговец, Бурнаков Фома — директор школы стенографии и машинописи, Воркут Поликарп — заведующий аптекой, Еманов Семен — владелец кафе, Золотовский Вадим — содержатель заезжего двора, Бадягин Виктор — диктор радиоцентра. Остерегайтесь предателей! Знайте все, кто они на самом деле. Пусть трепещут их рабские души! Пусть знают они, что за каждым из них следят тысячи советских людей и следим мы — советские партизаны! У народа зоркие глаза и хорошие уши. Не уйти предателям от карающей руки народа».

Все предположения Кострова оправдались. Бергер не поставил никого в известность о своем выезде. Более того, письмо майора оказалось в кармане Бергера. Таким образом, гестаповцы лишились улик и отпадала угроза разоблачения Полищука, упомянутого в письме.

— Ты прав оказался, Георгий Владимирович, — сказал Зарубин начальнику разведки. — Я никак не ожидал…

— А вы были правы, — напомнил Костров, — в своем утверждении, что ночью Бергер не решится ехать.

Зарубин рассмеялся.

— Дипломат! Получается, что мы оба правы.

Утром к Зарубину прибежал Топорков и подал расшифрованную радиограмму.

— «Молния», — доложил он. — Слушать будут через полчаса…

Зарубин быстро пробежал глазами листок бумаги и сказал:

— Отвечай: «К приему самолетов готовы».

…Ночью прилетели два трехместных самолета с боеприпасами, медикаментами и продуктами. В них усадили Шеффера и Бергера. Улетела и Наталья Михайловна Зарубина. Недолго ей довелось пожить в лесу, хотя она сразу начала входить в роль партизанского врача. Приказание о ее выезде пришло с Большой земли. Зарубин радировал, что Наталья Михайловна хочет остаться в отряде, но в ответ получил повторное приказание. Пришлось подчиниться.

В ту ночь, когда отряд провожал на Большую землю Наталью Михайловну Зарубину, Беляка через посыльного вызвали в управу.

«Что-то стряслось», — думал с тревогой Беляк, шагая рядом с посыльным по улицам города.

Откуда может грозить опасность? В городе переполох в связи с исчезновением Шеффера и Бергера. От первого хоть машина сгоревшая осталась, а от второго — никаких следов. Пропали также референт Дубняк и шофер Бергера. Но чего можно опасаться с этой стороны? Все сделано чисто. Может быть, газета? Очередной номер еще не вышел, — возможно, выйдет завтра. Кудрин и Найденов вторые сутки не выходят из церковного подвала. Микулич?… Но он полчаса тому назад ушел от Беляка живой и здоровый. Остальные подпольщики не знают Беляка.

«Неужели заметили, что я посещал Карецкую? — мелькнуло подозрение. — Тогда дело дрянь. О том, что она исчезла, знает, пожалуй, полгорода». — И Беляк стал упорно восстанавливать в памяти все обстоятельства, при которых он появлялся в квартире Карецкой, стараясь вспомнить хоть какую-нибудь допущенную им ошибку, неосторожность.

Он посещал ее только с наступлением полной темноты. Никогда не замечал, чтобы кто-нибудь видел, как он входит в дом.

«Уж не Багров ли попался? — подумал Беляк и тут же возразил сам себе: — Тогда почему в управу вызывают, а не в гестапо? Нет, не то… Герасим парень осторожный».

Багров покинул город еще в полдень с попутной крестьянской подводой, везя с собой документы, изготовленные по просьбе Кострова. Сейчас он должен был быть уже в лагере.

В управе дежурный объяснил Беляку, что его вызвал Чернявский.

— Он сегодня чумной какой-то, — добавил дежурный, — сам не свой.

Чернявский с растерянным и каким-то помятым лицом ходил по длинному кабинету, поминутно хватаясь за голову. На вопрос Беляка: «Что произошло?» — он вместо ответа протянул ему листок бумаги. При одном взгляде на эту записку у Беляка сразу стало легко на душе — все сомнения исчезли.

— Господи! Что же это такое?… — взмолился Чернявский. — Вы прочтите…