Мы – плотники незримого собора (сборник) - Рэй Брэдбери

И бронтозавр родил птеранодона, и птеранодон родил тираннозавра, и тираннозавр родил полночного парящего змея – птеродактиля! И… так далее, и тому подобное, et cetera!

По мере того как он перелистывал увесистый семейный фолиант, с его страниц вставали левиафаны и древние создания, а когда он переселялся в Ад и снимал там комнату, вдруг появлялся Данте и указывал перстом своим то на один кошмар, то на другой, и то на змея, то – на кольцом свернувшегося гада – и все они – ближайшие дядья и тетки из Канувшего времени, из чуждой крови, из враждебной плоти. От зрелища такого у кого угодно забегают мурашки по спине. О, вы, что канули с лица земли, вернитесь! Любимцы, что некогда лежали у ног Господних, но изгнаны им были за изгаженный ковер. О, домашние питомцы из клубящегося мрака и кипящей тьмы, чей глас способен распахнуть ворота настежь и выпустить наружу страх и ужас! Возопите! Издайте стон из… Бездны!

Его губы шевелились во сне, и солнце передвигало тени по его постели в предвечерние часы. Вздрагивание. Бормотание. Шепот…

Бездна.

На следующий день старому доброму Рексу Бенджамин дал новую кличку – Пес. Отныне он просто Пес.

Дня через три дрожащий и скулящий Пес, ковыляя, вылез из дома и пропал.

– Где Пес? – полюбопытствовал дедушка, который уже обыскал и подвал, и чердак (а что там делать собаке? Разве там можно что-нибудь откопать?), и двор перед домом. Он позвал его:

– Пес!

– Пес? – спрашивал он у ветра, который дул на лужайке вместо лучшего друга человека. И, наконец:

– Пес? Ты что там делаешь?

Оказывается, Пес находился на противоположной стороне улицы, валялся посреди клеверного поля и разнотравья на пустыре, который никто не застроил и не обжил.

Через полчаса окликов дедушка раскурил трубку и встал над головой Пса, глядя на него сверху вниз. Пес посмотрел на деда снизу вверх с ужасной тоской в глазах.

– Ты что тут делаешь, малыш?

Пес, будучи тварью бессловесной, не мог ответить, но застучал хвостом, прижал уши и заскулил. Мир жесток. Сомневаться не приходилось. Как, впрочем, и в том, что домой он не пойдет.

Возвращаясь на свою сторону улицы и оставив Пса в травяном убежище, дедушка узрел на крыльце нечто вроде носовой фигуры ламантина со старинного парусника. Разумеется, это бабушка, подставившая лицо полуденному ветру. Бабушка держала кухонную лопатку, которой махала Псу.

– Надеюсь, ты не ходил его кормить?!

– Что ты! Нет! – сказал дедушка, оглядываясь на дрожащую собаку, которая еще глубже запряталась в траву. – А что случилось?

– Он наведывался в ледник.

– Разве собака способна на такое?

– Господь не поведал мне об этом, но там по всему полу разбросана еда. Гамбургер, который я припасла на сегодня, испарился. И повсюду кости и мясо.

– Пес бы такое не выкинул. Давай разберемся.

Напоследок бабушка посредством кухонной лопатки пригрозила Псу, который ретировался еще ярдов на десять вглубь зарослей. Затем она единолично прошествовала парадным шагом в дом и принялась водить лопаточкой по полу, который и впрямь представлял собой жуткую мешанину из съестных припасов.

– Ты хочешь сказать, что это существо умеет пользоваться рычагом, отпирающим дверь в ледник? Это ни в какие ворота!

– А ты думаешь, кто-то из постояльцев страдает лунатизмом?

Дедушка присел на корточки и стал собирать остатки пищи.

– Изжевана, ничего не скажешь. А других собак поблизости не наблюдается. Гм. Да. Гм.

– Лучше потолкуй с ним. Скажи Псу, еще раз такое повторится, и на воскресный обеденный стол подадут фаршированную рисом собаку. А теперь прочь с дороги. У меня в руках тряпка!

Тряпка опустилась, и дедушка, отступая, попытался ругнуться, но не сильно, и вышел на крыльцо.

– Пес! – позвал он. – Есть разговор!

Но Пес сидел тише воды, ниже…

Список катастроф, грозящих перерасти в катаклизм, становился длиннее. Казалось, по крышам галопом скачут все Четыре Всадника Апокалипсиса, сбивая с веток яблоки и обрекая их на гниение. Дедушка заподозрил, что его пригласили на некий зловещий жирный вторник – mardi gras, который мог окончиться ночным недержанием мочи, хлопающими дверями, шлепнувшимися пирожными и опечатками.

А факты были таковы: Пес вернулся с той стороны улицы, но не успел он зайти, как снова убежал – шерсть дыбом, глазищи от страха – как яйца вкрутую. А с ним был таков и мистер Винески, верный постоялец и городской брадобрей на все времена. Мистер Винески дал понять, что сыт по горло Бенджамином, который скрежещет зубами за столом.

Почему бы, намекнул он далее дедушке, не привести городского зубодера, чтобы тот удалил у мальчишки коренные зубы – молотилки – или же сдал бы сорванца в аренду на мукомольню и пусть зарабатывает на свое содержание!

«Меня не отбрить!» – подытожил мистер Винески. Он рано уходил и засиживался в парикмахерской допоздна. Временами он возвращался для полуденного сна, но тут же поворачивался и уходил, завидев неподвижно сидящего Пса на лужайке.

Хуже того – постояльцы раскачивались в креслах со скоростью сорок раз в минуту, словно неслись, не разбирая дороги, вместо того, чтобы мерно покачиваться раз в двадцать секунд, как в старые добрые времена – всего месяц назад.

Это качание и кот, спускающийся с крыши, служили мистеру Винески барометром. Стоило ему это увидеть, как он бежал со всех ног за незаменимым бабушкиным полдничным печеньем.

Да, кстати про кота. Примерно в то же время, когда Пес отправился вплетать клевер в свою дрожащую шкуру, кот вскарабкался на крышу, где он носился и орал по ночам, и выцарапал на рубероиде иероглифы, которые дедушка пытался расшифровывать каждое утро.

Мистер Винески даже добровольно вызвался приставить лестницу и снять кота, дабы спокойно спать по ночам. Когда это было исполнено, кот, напуганный некоей невидимой силой, стремглав вернулся на крышу, расцарапав при этом кровлю, готовый вздрогнуть от любого палого листа или порыва ветра, а тем временем Бенджамин наблюдал за происходящим из окна своей комнаты…

В конце концов дедушка согласился положить сметаны и тунца в дождевой лоток, куда изголодавшийся дрожащий кот спускался раз в день на кормежку и в панике улепетывал.

Если парикмахер прятался в своем ателье, Пес – на лужайке, а кот на крыше, то дедушка начал допускать опечатки в своем типографском дворце. Некоторые опечатки превращались в словечки, которые он частенько слышал от котельщиков и работяг-железнодорожников, но сам никогда ими не увлекался.

В тот день, когда дедушка вместо «горячие сосиски» напечатал «горячие сиськи», он сорвал с себя свой зеленый целлулоидный козырек, измял запачканный типографской краской фартук и пришел домой раньше обычного, запить это дело вином до обеда, а также после оного.