Гром и молния - Олег Языков

– Вот по оружию… Хотелось бы сделать два тумблера включения электроспуска пушек – отдельно на мотор-пушку и на пушки под капотом. Да и на счетчик боеприпасов надо звонок какой-нибудь поставить, хоть механический. Дескать – осталась треть БК. А то я чуть не попал в последнем бою… в список геройски погибших. Проглядел БК, честно говоря. Чудом спасся.

– Это можно. Это, наверное, не проблема. Константин Владимирович, есть, кому поручить? Пометь. Да, хочу вас обрадовать! Нам под вашу серию подбросили немного «крылатого металла». Из американских поставок по ленд-лизу. Так что, если все будет нормально, мы еще немного сумеем облегчить машину. Получите «эталонные» истребители! Рад?

– Еще бы, товарищ генерал! Кто же из летчиков будет не рад такому? «Эталонные» машины! Это очень хорошо, бои ведь нам предстоят не абы с кем – против лучших немецких летчиков драться будем.

– Ну хорошо. Мы тут записали кое-что из твоего рассказа. Будем внедрять. Что еще хочешь?

– А нельзя мне на время производства этой серии получить временный пропуск на опытный завод? Приходить буду, смотреть. Может, и что-то еще подсказать сумею?

– Это можно, это ты хорошо придумал… Сделаем, конечно. К старикам-то пройдешь? Они тебя ждут.

– А как же, товарищ генерал! Обязательно и непременно! Разрешите идти?

* * *

– Здравствуй, дорогой Иван Архипович! Здравствуй, Николай Кузьмич! – Я с искренней радостью обнял старых мастеров. – Как вы тут поживаете? Здоровье-то как?

– Здравствуй, сынок! Здравствуй, Витя! А как мы поживаем? Хорошо, можно сказать. А как вы там воевали? Расскажешь?

– Конечно, расскажу. За тем и пришел. Только сначала вот… сувенир я вам привез. Не смотрите, что это просто пепельница. Тут главное – из чего она сделана! Из перегородки немецкого «Юнкерса», вот! Он так взорвался после моей очереди, что эта железяка мне в левое крыло врезалась и застряла в нем… Подарок прямо из боя, можно сказать. Смотри, там еще что-то написано, но я в немецком не силен…

– Спасибо тебе, Витя, за подарок. За память спасибо! А что – пепельница? Пепельница – дело нужное! Особенно, – старик хитро мне подмигнул, – если эта пепельница из металла сбитого немецкого бомбардировщика сделана! Тогда – это дорогой подарок. Дороже, чем из золота, во как! Ну, рассказывай! Погоди только, я мужиков покличу…

Пришлось вновь заводить разговоры. Но тут было покомфортнее. Со знаменитой мельхиоровой кружкой чая в руке, не спеша, с шутками-прибаутками, я в течение часа рассказывал народу о нашем фронтовом житье-бытье. Особенно подробно я поведал мастерам о том, как обслуживались истребители, про боевые повреждения, немногочисленные отказы техники, про поведение самолета в бою. Встреча прошла, как любили писать в передовицах газет, на должном уровне, с огоньком. Деды были довольны. Они то и дело бросали на остальных заводчан боевые и задорные взгляды из-под пегих, лохматых бровей, как бы со словами: «Вот видите! А мы вам что говорили?» Молодцы, старики!

В заключение разговора я встал и в пояс поклонился рабочим.

– Летчики, которые били врага и остались в живых благодаря вашему труду и мастерству, велели мне передать вам поклон, дорогие заводчане! Скоро вы приметесь делать нам новую серию истребителей. Так пусть они будут еще лучше, еще надежнее для пилотов и еще смертоноснее для врага! Все для Победы, дорогие товарищи, – и ваш труд у станка, и наш труд на фронте, в бою!

Провожали меня до ворот цеха всем заводом, как мне показалось. Приятно, черт побери!

Теперь мы с Васей жили как настоящие москвичи – крутились, точно заведенные, бегали то на фирму Яковлева, то по разным инстанциям, готовя нашу будущую эскадрилью к войне. Но, как известно, война войной, а обед – по расписанию!

Так уж получилось, что в пятницу, часа в четыре пополудни, мы с ним стояли на площади, там, где после войны будет установлен памятник Юрию Долгорукому, абсолютно вымотанные дневными хлопотами.

– Да-а, набегались мы сегодня… Командир, а как бы насчет пожрать? А? Есть тут где поблизости какая-нибудь едальня?

– Есть, Васек, есть. Как не быть! Во-он, глянь-ка. Ресторан «Арагви»! Знатный, скажу тебе, Вася, ресторан! Говорят, сам Лаврентий Палыч не брезгует туда заходить!

– Это какой Лаврентий Палыч? Да ты что… – придушенно ухнул Вася. – Сам? Берия?

– Как ты любишь говорить – «ага»! А что ты так заробел? Товарищ Берия тоже человек. Он тоже кушать любит! Ну, двинули? Давай-давай, не тушуйся! Давно уж я хотел сюда попасть, а тут – как по заказу! Пошли, Вася, щас шашлычка ка-ак навернем!

Так оно, в общем-то, и получилось. Навернули. Но вот того, что получилось в итоге, я, признаться, не ожидал. А получилось хорошо. Да что там! Просто здорово получилось! Нет, товарищ Берия нас за свой столик не пригласил. Не о том вы подумали. Но кое-кого мы встретили…

Не успели мы достаточно близко подойти ко входу в ресторан, как возле него остановились три легковые машины. Захлопали дверцы, и тут же образовался маленький, веселый людской круговорот. Яркими цветами на этой клумбе запестрели красивые женские платья. Зазвенел девичий смех, весело забасили мужчины.

Как мне показалось, все вращалось вокруг одной пары. Он, офицер, стоял к нам спиной. А вот она… Красивая светловолосая женщина улыбалась, прикрывая глаза от солнца продолговатой перламутровой сумочкой. Она показалась мне смутно знакомой. Та-ак, кто это еще?

– Виктор! Смотри! Это же киноартистка Валентина Серова! – радостно подпрыгивая, проговорил Василий. – Пойдем, пойдем! Посмотрим поближе!

Точно! Серова! Теперь и я узнал третью блондинку Советского Союза. А если это Серова, то рядом с ней должен быть… Офицер обернулся на мой взгляд.

– Костя! Симонов! Здравствуй! Узнал?

– Виктог! Здгавствуй, догогой! – Симонов радостно приобнял меня. Кажется – искренне… – Ты уже Гегой? Поздгавяю! А ты знаешь, Виктог, ты и мне пгинес удачу! – вполголоса продолжил он. – Тот очегк, помнишь? Говогят, сам… – он поднял палец вверх, – сам, понимаешь? Заметив!

Симонов не выговаривал не только букву «Р», но и букву «Л». Может, потому и писал, что хорошо говорить не получалось? Шучу…

– Виктог, – он отстранился и притянул за локоток Серову, – познакомься! Это моя жена.

– Кто же не знает артистку Серову, Константин! От всей души поздравляю вас! Желаю счастья!

Я был не совсем искренним… Точнее – совсем неискренним. Не так уж и давно, в своем времени, конечно, по телевидению транслировали сериал. Как он уж там назывался? «Звезда сцены»? Нет – «Звезда эпохи», вот как. Признаться, я его не смотрел – смотрела жена. А я сидел на диване, погруженный в разные интересные книги, надерганные с «Самиздата». Но, вольно-невольно, на экран я поглядывал. Да и жена часто обращалась с вопросами – а что Рокоссовский, а это кто? А правда, что Свердлин астраханец? Приходилось пояснять. Так что что-то я увидел и запомнил. Да и читал я о ней кое-что. По крайней мере, то, что не будет у них счастья, я знал. Не любила она Симонова, жила с ним, но не любила. Мне кажется, она любила только своего первого мужа – знаменитого летчика Серова. А он погиб, разбился в полете. И Валентина настолько тяжело переживала его смерть, что, как говорят, на каком-то торжественном банкете обратилась с просьбой лично к Сталину. А просила она не больше и не меньше, как переселить ее из новой, только что полученной Серовым квартиры в другую. Эта квартира, вещи, вся обстановка постоянно напоминали ей о безвременно погибшем муже. А получили они пятикомнатную квартиру репрессированного маршала Егорова. Много вы знаете женщин, которые так легко откажутся от роскошной квартиры в центре Москвы? Ведь москвичей, как совершенно справедливо заметил сам Воланд, категорически испортил квартирный вопрос. Да-а… А потом – ее встреча с маршалом Рокоссовским. Что там между ними было – не мое это дело. Это касается только их двоих. Но вот дурить Симонову голову не следовало бы… Распался их брак в пятидесятых. А Серова потеряла все – интерес мужчин и зрителей, сына, дочь, здоровье… Стала пить… Да ну все это к чертям собачьим! Грустно…