Шляпка с перьями - Мэри Бэлоу

– Отослав меня? – спросил он. – Сказав «нет»?

– Нет, – сказала она и резко засмеялась. – Нет, не этим.

Они уже должны были быть неподалеку от гостиницы, где проведут эту ночь. Он посмотрел из окна на знакомый пейзаж. Он проезжал по этой дороге тысячу раз. Несколько минут они молчали. Он удивился тому, что ощущает странный покой. И с горькой улыбкой он понял, что это потому, что между ними впервые возникли отношения. Мучительные отношения, наверное, – нет, наверняка. Но настоящие отношения. Это лучше чем то, что было раньше.

Он скорее готов жить без нее, чем иметь ее своей рабыней. Это была удивительная и печальная мысль.

– Мы скоро будем в гостинице, – сказал он. – Я заказал несколько комнат. У тебя будет своя спальня. Тебе ни в коем случае не придется делить ее со мной. И если ты скажешь «нет», мне не придется ночевать на чердаке.

Она ничего не сказала. Она сидела еще ровнее, чем раньше. И она была напряжена.

– Могу ли я прийти к тебе сегодня ночью? – спросил он.

– Нет, – сказала она, поколебавшись. – Не сегодня, Алистер. Может быть, и не завтра. Я не знаю. Мне нужно время.

Он кивнул.

– Завтра я снова спрошу, – сказал он.

Карета повернула в широкий двор гостиницы «Бык и рог», и слуги вместе с возницами уставились на знакомую карету.

Было облегчением оказаться в Уайтвик – Холле, главной резиденции герцога Бриджуотера в Глочестершире. Если бы они появились здесь в это же время вчера, думала Стефани, и этого разговора не произошло, она бы не испытывала такого облегчения. Если бы месяц назад она не попала в Синдон-Парк и не привыкла к его размерам и величественному внешнему виду, ее бы до смерти напугал Уайтвик с его массивными каменными столбами и коваными железными воротами, двумя сторожками с каждой стороны ворот, больше похожими на небольшие особняки, его бесконечной подъездной аллеей, усаженной дубами, с его мостом в три арки над речкой, с его рощицами, цветочными клумбами и просторными лужайками, спускающимися к дому, сложенному из каменных блоков.

Ее бы испугал вид грумов в ливреях, выстроившихся на террасе – их было намного больше, чем требуется, чтобы встретить карету, запряженную четырьмя лошадьми, величественные фигуры дворецкого и экономки, одетых в черное, которые застыли на мраморных ступенях лестницы, ведущей к парадному входу. Она бы оробела при виде огромного бального зала и застывших слуг, выстроившихся в два ряда в ожидании осмотра.

Но она не испытывала страха – только облегчение. Облегчение от того, что можно скрыться от мучительного молчаливого присутствия мужа. Не совсем, конечно. Он бесшумно шагал по правую сторону от нее, представив ей сначала старшего конюха, который помог ей выйти из кареты, а затем – дворецкого и экономку. Он следовал за ней вдоль ряда слуг, иногда обращаясь к кому-нибудь из них, в то время как у нее находились улыбка и ласковое слово для каждого.

Они почти не разговаривали весь день. После того как она убедила его, да, она спала очень хорошо, спасибо, – хотя не спала вовсе – и что, да, на небе несколько облачно, но нет, не похоже, что будет дождь, за завтраком больше не было произнесено ни слова. В течение дня, пока они ехали в карете, он несколько раз пытался вовлечь ее в разговор, но ее односложные ответы не вдохновили на дальнейшие попытки.

Не то чтобы она была молчалива. У нее скорее был ошеломленный вид. Вся жизнь, которую она знала и та новая, в которую она с таким трудом вступила, – все разрушилось. Она больше не понимала, кто она, к какому миру принадлежит.

– Ваша светлость, наверное, пожелает осмотреть свои апартаменты, – почтительно предложила экономка, когда проверка была завершена, – и немного освежиться. Я распоряжусь, чтобы через полчаса чай был подан в гостиную.

Стефани улыбнулась ей.

– У ее светлости было утомительное путешествие, миссис Гриффитс, – ответил ее муж. – Она выпьет чаю в своей личной гостиной. Пусть Паркер принесет что-нибудь подходящее для меня в библиотеку.

Стефани думала, что он останется внизу. Но он последовал за ней, когда миссис Гриффитс провела ее через четыре лестничных пролета и широкий коридор, покрытый ковром, в покои в передней части дома. Он шел за ней, пока экономка показывала большую, роскошно обставленную гостиную, которая, кажется, предназначалась только для нее, в просторную гардеробную, где Патти и две служанки уже распаковывали сундуки с платьями, и спальню, самую большую и шикарную из всех комнат.

– Я предоставлю вас заботам горничной, ваша светлость, – сказала миссис Гриффитс, склоняя голову в почтительном поклоне. – Я пришлю чай.

– Благодарю вас.

Стефани улыбнулась, и экономка покинула комнату. Муж остался стоять позади нее.

Она повернулась и посмотрела на него, ее подбородок был поднят, руки сцеплены спереди в замок. Он был красив, как обычно. Она постоянно помнила об огромной кровати за своей спиной. Что же будет теперь, когда они оказались здесь – дома? В конце концов, она – его жена. Она поклялась быть покорной ему. И она не нарушит клятвы, данной перед алтарем. Нарушит ли он свою?

– Добро пожаловать домой, дорогая, – тихо произнес он.

Эти слова застали ее врасплох, и она чуть не утратила контроль над собой. До этого момента она не понимала, что последние двадцать четыре часа провела на грани нервного срыва.

– Спасибо, – сказала она, глубоко вздохнув, и улыбнулась ему. – Дом великолепен, Алистер. Намного великолепнее, чем я представляла.

– Это моя гордость и отрада, – сказал он.

Эти простые слова странным образом тронули ее. Но она не хотела бы растрогаться. Не сейчас. Ей нужно подумать. Но даже мозг предал ее. Она не могла ни о чем думать весь день и всю ночь. Она опустила глаза и ничего не сказала.

– Стефани, – сказал он, – ты позволишь задать тебе всего один вопрос, прежде чем я оставлю тебя отдыхать?

– Да. – Она снова посмотрела на него.

– Если бы я тебе обо всем рассказал, – спросил он, – в первый же день в Синдон-Парке, ты бы вышла за меня замуж?

«Нет, конечно же нет». Но она сдержалась и не произнесла этого. Неужели не вышла бы? Аргументы в пользу их брака были бы такими же. У нее было бы так же мало выбора. Откуда она знает, каким бы был ее ответ? Главное, что он ничего не сказал. Он позволил ей верить в его доброту, вежливость – и самопожертвование.

– Я не знаю, – сказала она. Но она должна быть честной с ним. Только через честность она могла надеяться снова обрести себя. – Да. Думаю, что вышла бы. Я испытала нечто гораздо лучшее, чем то, что знала последние шесть лет, но ты же знаешь – чтобы сохранить это, я должна была выйти замуж. Трудно добровольно отказаться от чего-то столь желанного, если однажды попробовал это. Я хотела стать богатой. Я хотела получить Синдон-Парк.