Другие. Боевые сталкеры - Сергей Зверев

— Я должен уйти, я должен… — шептал, запинаясь на каждом слове, полковник.

Фикса взял в прицел высокого человека в пятнистой форме и нажал на спуск. Кажется, попал. Человек дернулся в сторону, но не упал.

— Не уходи далеко!.. — в исступлении хохотал Фикса. — Я сейчас добавлю!.. — Передернув затвор, он снова вскинул винтовку.

И тут же задохнулся от мокрой, горячей и липкой волны, залепившей ему рот, глаза и уши…

Оставшись в редколесье в одиночестве, бандит Крюк заскакал по траве как заяц. С лица его капало что-то липкое, остывающее с каждым мгновением…

Повинуясь животному инстинкту и совершая ту же ошибку, что совершает русак, он не выходил из света появившейся на небе луны, как не выходит из света фар заяц.

Первый выстрел догнал его, когда он проскакал таким образом не более пяти метров. Пуля угодила в поясницу, прошла сквозь туловище навылет… Задыхаясь от боли, Крюк захрапел как лошадь.

— Не стреляйте, падлы, не стреляйте!.. Я просто бежал, я не сделал ничего!..

Он лгал. Крюк находился в колонии за убийство семьи под Минеральными Водами.

Обезумев, он продолжал выкрикивать бессвязные фразы, не понимая, что облегчает задачу Айдарову.

Вторая пуля угодила ему в ногу.

— Ненавижу, мусора проклятые!.. — разрывая горло, проорал Крюк. Он убежал от места уже на добрых сорок метров, и ему по-прежнему казалось, что кто-то бежит за ним следом и, разъярившись, пинает по тем частям тела, что оказываются ближе.

Третья пуля угодила в затылок. Крюка словно ударили сковородкой по голове. Ноги его и руки сбились с ритма, он упал и медленно стал сползать по краю оврага вниз.

Когда разбитая выстрелом голова Крюка уткнулась сжавшемуся на дне оврага Червонцу в плечо, тот помертвел от ужаса. Но потом, прикинув, что так даже лучше — все видели, как в овраг упал мертвец, — решил не шевелиться.

— Ермолович! — послышался голос Стольникова. — Что с рукой?

— Опять левая! — в сердцах бросил тот. — И бьют, и бьют, суки, в одно место!..

— Дальше жить планируешь?

Саша услышал звук вскрываемого индивидуального пакета.

— Да что со мной станет?

Кусты слева пришли в движение. Из них появились двое в пятнистой форме и, поливая огнем, стали выдавливать остатки бандитов к оврагу. Бойцы Стольникова выбегали на поляну, привычно пружинили ногами, отталкивались в сторону и, перекатившись, стреляли. Те, у кого они в этот момент оказывались в прицеле, лишь беспомощно водили стволами оружия, не решаясь нажать на спуск.

Беглые поняли одну простую истину: свою работу «пятнистые» знали хорошо и с правилами своего поведения были ознакомлены задолго до того, как появились в этом лесу.

Прыгая и страхуя друг друга, они не рассекали ночь лихорадочными, бесконечными очередями, а вели концентрированный, кучный огонь, тратя на каждую из очередей не более двух-трех патронов.

Банда была разобщена, и бандиты, не имевшие навыков ведения ближнего боя в лесной местности, разведены в разные стороны.

Уже мертвый бандит Зимородок падал на землю, и тело его от левого колена до правого плеча вспорола, как вспарывает приготовляемую к ремонту рубаху портниха, автоматная очередь…

Телогрейка на нем протрещала, как разорванный шов, и из выходных отверстий, забрызгивая ледяное лицо бандита Хромого горячим, вылетели сгустки крови и плоти…

— Я ничего не понимаю! — визжал своим фальцетом бандит Флейта. В руках его дергался «ППШ», но зэк стрелял уже не для того, чтобы куда-то попасть, а просто от страха. Человек, нажимающий на спуск, всегда чувствует себя более уверенно. Но уверенности в крике Флейты почему-то не чувствовалось. Слышался лишь ужас. — Почему они живут?! Почему они не умирают?!

— Это не менты!.. — прокричал Хромой. — Это вояки!.. Валим отсюда, валим, братва!..

— Ты гонишь, ты гонишь!.. — заводил сам себя, стараясь высмотреть в ночи подельников, Флейта. — Здесь не может быть вояк!.. Зачем здесь вояки, война давно закончилась!.. — Выхватив из автомата отстрелянный диск, он с истерикой швырнул его в сторону врага и стал искать у себя за ремнем новый. — Нету патронов, нету патронов… Нету!.. — Воровато озираясь, он вдруг принял позу, какую принимает на старте спринтер. — Я за патронами, Хромой, я за патронами, — и стал исчезать в ночи, — я сейчас приду… — сообщил он напоследок, словно речь шла о выходе в туалет из кинозала. — Я сейчас…

Нужно жить. Наконец-то появился шанс уйти из банды. Червонец выскочил из оврага, метнулся в кусты и затаился, пытаясь оценить обстановку.

Навстречу ему бежал, спотыкаясь, Флейта.

Наткнувшись на мягкую, но неподвижную стену, Флейта обвис. Рот его распахнулся от неожиданности, а ладони сжались в кулак так, что костяшки пальцев забелели в темноте. Дважды выдохнув и ни разу не вдохнув, Флейта на третьем, последнем выдохе прошелестел:

— Червонец…

— Нехорошо, — мягко вынимая финку из ребер бандита, заметил бандит. — С фронта дезертировал, тебе поверили. Кровью у нас смыл позор. А сейчас снова за старое. Нехорошо…

Когда Флейта сполз по нему, оставляя на телогрейке Червонца широкую полосу крови, вор пригнулся и стал мягко пробираться меж кустов вдоль импровизированной линии фронта.

В темноте было хорошо видно, как распалась линия нападения. Трассирующие пули, выпускаемые из автоматов военных — а Червонец уже не сомневался, что для их ликвидации привлекли войска, — рассекали темноту во всех направлениях. Патронов они не жалели. Расходясь веером, пули прошивали пространство по всей розе ветров, и теперь стоило немалого труда укрыться от них не только тем, кто оставался на поле боя, но и тем, кто с него убегал. Ошалев от страха, беглые сыпали очередями перед собой, вокруг себя, реагируя на каждый шорох, что раздавался и в метре от них, и в сотне метров.

И вдруг стрельба стала затихать.

«Что это?» — поблескивая каплями пота на лице, спросил себя Червонец и обратил взор в сторону, где оставались подельники.

— Тебе по-простому объяснить или по-научному? — прошипел кто-то, пробегая мимо. По-голосу Червонец узнал Выкидуху.

— По-любому, — сказал Червонец и бросился вслед за бандитом.

— Если по-научному… — Выкидуха, служивший в войну в заградотрядах, а после осужденный за мародерство, бежал между деревьев и отфыркивался как конь. Шальная пуля рассекла на его лице кожу, вторая процарапала стопу, взбугрила юфть сапога, и теперь у него было ощущение, что он натер мозоль и та, прорвавшись, кровоточит. — Если по-научному, то наступил момент непосредственного контакта с противником. Если же по-нашему, то за твоей спиной, Червонец, идет резня…

— Какая, на хер, резня?!

— Рукопашный бой, мать твою! Поддай газу!..

— Возьми, возьми меня!.. — ощерившись, бандит по кличке Сверло ходил по кругу, играя финкой. Загнанный и окруженный, он все понял и отдавать свою жизнь просто так не собирался. Он слишком давно находился в колонии, чтобы теперь надеяться на снисхождение. Левая рука его, прижатая повязкой к телу, была безжизненна. О боли Сверло забывал лишь тогда, когда вводил себе морфий. Когда отступал дурман и мозг прояснялся, он становился обычным Сверлом, только с болью — с расширенными от нее до отказа зрачками. Эти зрачки и сейчас не реагировали на свет. Он ходил, пытаясь удерживать в поле зрения обоих фраеров в пятнистой форме. Фраера тоже передвигались, причем делали это, суки, заходя за спину друг другу и снова расходясь, отчего у Сверла двоилось в глазах и терялся самоконтроль. — Не мельтешите, не мельтешите, суки! По одному!..