Побег из приюта - Мэделин Ру

Рики тут же обратил внимание на небольшую заминку в ее речи. Сестра Эш… С ней что-то случилось. Возможно, записка в книге, которую она ему принесла, стала последним проявлением ее бунта. О боже, Кэй тоже была в этом замешана. Что с ними теперь? Стараясь не показать виду, что прислушивается к разговору, Рики ел, несмотря на тут же пропавший аппетит.

– Сейчас не время и не место для этого разговора, – строго заметил главврач.

– Но вы сказали, что имеет место значительный прогресс…

– Время. Место. Неподходящие. – Он вздохнул и ущипнул себя за переносицу. Его настроение резко изменилось. – Мы можем обсудить эту проблему сегодня днем у меня в кабинете, сестра Крамер.

Рики в голову пришла замечательная идея, и пока главврач препирался с сестрой Крамер, он взял стаканчик с лекарствами и демонстративно его потряс, делая вид, что проглатывает таблетки. Но прежде чем таблетки успели упасть ему в рот, он сгреб их в ладонь и незаметно сунул в наволочку.

И закончил свое небольшое представление огромным глотком воды.

Не убегай, не прячься. Борись.

– Я очень разочарован, – говорил главврач, указывая на дверь. – Сегодня большой день для Рики. Для нас. Для этого учреждения. Его выпускной, с позволения сказать. А вы хотите испортить его своими бесконечными и бессмысленными жалобами. Кисть Моузли заживет, а что касается другого повода для недовольства, то вам придется довольствоваться временными мерами, пока не подвернется возможность окончательно решить эту проблему!

Кроуфорд внезапно перешел на крик, и Рики с сестрой Крамер отшатнулись от главврача, когда его голос достиг невероятного крещендо.

– Да, сэр. Конечно, сэр. Простите, сэр.

Медсестра бросилась к Рики, схватила поднос с завтраком, который он еще не успел доесть, а также стаканчик для таблеток и выбежала из комнаты.

– Я прошу прощения за устроенную сестрой Крамер сцену, – произнес главврач, когда дверь за ее спиной затворилась, и сокрушенно развел руками. – Если бы наша с тобой работа была моей единственной обязанностью. Но увы.

– Конечно, – поддакнул Рики, стараясь придать своему лицу как можно более бессмысленное выражение. «Мерзавец!» – Увы.

Его сознание все еще оставалось затуманенным, и он понимал, что, скорее всего, лекарства продолжают оказывать на него воздействие, но ему уже было лучше – то ли от еды, то ли оттого, что к нему начала возвращаться память. От отца. У него в душе теплился огонь.

Но пока Рики предстояло столкнуться с более насущной проблемой. Что бы ни означал «выпускной», это точно не сулило ему ничего хорошего. Неужели лжи родителям оказалось недостаточно? Боже, мама плакала от счастья, что ее сын превратился в пустую оболочку без чувств и эмоций, потому что даже это было лучше того, что он представлял собой прежде, и только они могли решать, насколько здоров их сын и как это проявляется. Ярость внутри разгоралась все сильнее, и на этот раз ему совершенно не хотелось ее гасить.

Довольно. Пустышка, Пациент Ноль будет изгнан. Когда главврач сделал по направлению к нему несколько больших шагов и решимость Рики дрогнула, он представил себе карточку с историей болезни отца. Представил себе Кэй в этой крошечной, темной и ужасной палате шоковой терапии. Представил себе сестру Эш, которая тайком несла ему записку, стараясь помочь, чем может.

– Я должен тебе кое-что показать, мой подопытный. Это не то, чем я мог бы гордиться, но тебе важно это увидеть. Пойдем со мной.

Рики встал и последовал за ним, предварительно покосившись на подушку, чтобы убедиться, что таблетки не высыпались из наволочки.

К главврачу вернулось прежнее хорошее расположение духа, и, насвистывая незнакомую Рики песенку, он направился к двери и вышел в коридор. Рики ожидал, что Кроуфорд снова отведет его в кабинет, но вместо этого они повернули направо и подошли к соседней двери. Память Рики начала восстанавливаться, к нему также возвращались силы, которые прежде отнимали лекарства, поэтому пришлось сделать усилие, чтобы не выдать себя перед главврачом.

Зачем ему входить именно в эту комнату?

Он собрался с духом, подавляя нервную дрожь в ногах, пока главврач отпирал камеру и придерживал перед ним дверь. Несколько санитаров в конце коридора, среди которых был и Ларч, заметили их и с любопытством наблюдали за происходящим. Их войти не пригласили.

«Он думает, что я всецело в его власти. Он считает меня безвольным и безопасным».

Рики оказался не готов к тому, чтобы увидеть маленькую девочку или ее комнату. Палата оказалась безукоризненно чистой, но печальной. Здесь было невероятно пусто. Ее кровать была меньше его постели и выглядела менее удобной. В ногах матраса лежала единственная смятая простыня, настолько выношенная, что светилась насквозь. Девочка была маленькой и хрупкой, как Рики и помнил. Она была одета в простую белую ночную сорочку, доходившую до середины колен. Длинные волосы закрывали ей лицо и почти касались пола.

Она стояла посреди комнаты и как будто никого не замечала.

Главврач уверенными шагами приблизился к девочке, остановившись дюймах в пяти от нее. Он, казалось, не замечал ужасающей безрадостности окружающей обстановки. Как он мог держать ее в этом состоянии? Чем провинился такой маленький ребенок? Ноги девочки были настолько тонкими, что было непонятно, как они ее носят. Наклонившись, главврач заговорил низким, слишком громким голосом, как если бы она была умственно неполноценной:

– Привет, Люси, я хочу познакомить тебя с совершенно особенным молодым человеком. Его зовут Рики. Почему бы тебе не сказать ему «привет»?

При виде девочки из своих видений Рики испытал скорее жалость, чем страх. Она была такой невероятно худенькой и хрупкой! Из-за недоедания ее изможденное тельце и большая голова приобрели кукольные пропорции. Толстый шрам пересекал ее лоб от виска до виска.

Кроме кровати и самой девочки, в камере не было ничего, не считая крошечной музыкальной шкатулки у двери. Она лежала на боку, и главврач, продолжая насвистывать все тот же неизвестный мотив, подошел, подхватил ее с пола и начал поворачивать ключ. Громкое трик-трак заводного механизма ворвалось в насвистываемую песенку.

– Обычно это ее успокаивает, – пояснил главврач. Грязная фарфоровая балерина кружилась на крышке шкатулки под медленную, местами фальшивую мелодию. Иногда припев прерывался, как будто спотыкаясь, но после мучительной паузы возобновлялся, повторяясь снова и снова. Было настоящим чудом то, что эта штука вообще работает. – Она – одна из моих неудачных попыток. Как ты понимаешь, развитие науки невозможно без жертв.

И тут, заставив обоих вздрогнуть от неожиданности, раздался голос девочки, низкий и хриплый, напоминающий призрак некогда милого детского голоска:

– Нельзя жить вечно. Это невозможно.

Она говорила по-английски с акцентом, возможно испанским, настолько сильным, что Рики с трудом понимал ее.