Севастопольская страда - Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

видом человека, готового на подвиг, но сомневающегося все-таки в том, что этот подвиг будет полезен. – В сущности, совет был весьма неполон, очень неполон: не было генералов Реада и Веймарна – оба сказались больными тогда, но теперь они здоровы и готовятся к действиям. Но главным образом я очень сожалею, что не было вас.

– Я не мог быть на совете, ваше сиятельство, но слышал, что участники совета подавали свои письменные заявления. Однако ведь это мог бы сделать и я тоже, если бы получил на то распоряжение вашего сиятельства, – возразил Тотлебен.

– Вот видите! – живо обратился Горчаков к Коцебу. – Это большое упущение с вашей стороны!

Коцебу, усердно глотавший в это время освежающий лимонад, поставил стакан на стол и с тем спокойствием, с каким привык отражать все вообще наскоки на него главнокомандующего, ответил:

– Прошу, ваше сиятельство, припомнить, что ведь предполагалось не только зачитывать докладные записки, но и личные объяснения по ним давать, что некоторым членам совета и пришлось сделать… ввиду допущенных ими крайностей.

– Да, крайности!.. Эти крайности, может быть, явились бы спасительными в нашем положении, кто знает, – пытливо глядя на Тотлебена как на оракула, сказал Горчаков.

– Насколько мне известно, ваше сиятельство, беспомощно сидя вот тут, на месте, решено было перейти к наступательным действиям со стороны Черной, и к этому уже готовятся, но мое запоздалое мнение таково: это не принесет ничего иного, кроме как поражение нашей армии! – очень твердо отозвался на слова Горчакова Тотлебен, не выждав прямого вопроса князя, так как вопрос этот сквозил в его испытующих глазах.

Продолжительные страдания от раны, полученной еще в начале июня, наложили свой отпечаток на этого всегда деятельного, энергичного инженер-генерала. Он спал с тела, похудевшее лицо его вытянулось, побледнело, пожелтело на впавших висках; заметно выступили скулы, и теперь тонкая кожа на них зарделась от волнения.

– Вы слышали? – почти подскочил на стуле Горчаков, обернувшись к барону Вревскому, но Вревский уже и без того смотрел на Тотлебена подозрительными и даже несколько презрительными, пожалуй, глазами.

С самого приезда Вревского в Севастополь Тотлебен числился больным, хотя Горчаков не заменял его никем другим: под его руководством все оборонительные работы вели два инженер-полковника – Гарднер и Геннерих, и Вревский видел, конечно, что это отдаленное руководство приносило уже мало пользы осажденному городу, так как по приказу Горчакова ни тот ни другой из инженеров самостоятельно не мог действовать даже в мелких вопросах обороны, а поездки их к Тотлебену в последнее время отнимали у них много времени. Вследствие этого, например, на Корабельной стороне вместо ста двадцати новых орудий больших калибров успели установить только сорок.

– Поражение будто бы нас ожидает? – насколько мог мягко отозвался Тотлебену Вревский. – На совете решено было наступление не в этих, разумеется, целях. Но ведь бывают также и такие поражения, что вполне стоят победы: Бородинское поражение например. Не оно ли, в сущности, подрезало крылья Наполеону?

– Кроме того, пятого числа назначена общая бомбардировка Севастополя, – вставил резким своим, птичьим голосом Коцебу. – Предотвратить эту бомбардировку – вот одна из целей наступательных действий, принятых на военном совете. Потери же наши от этой бомбардировки будут колоссальными, если мы ее допустим.

Довод Коцебу повторялся им, очевидно, уже несколько раз, и Тотлебен почувствовал это. Миссия Вревского при главном штабе Крымской армии ему была известна и раньше, и другого мнения о наступательных действиях он от него не ждал. Но Горчаков – он понял это – приехал в Бельбек совсем не за тем, чтобы зря потратить время почти накануне готовящегося боя: он, колеблющийся, нерешительный, явно приехал сюда за поддержкой. Мгновенно взвесив это и даже как-то физически окрепнув вдруг, Тотлебен заговорил, наклоняясь со своей качалки то в сторону Вревского, то к Коцебу:

– Вы сказали, что поражение иногда бывает равносильно победе. Это есть совершенно верно, но иногда! Но только именно иногда! И даже оч-чень редко, и очень мало можно найти таких пирровых побед в истории войн. А поражений, как поражений, о-о, так их есть сколько угодно. И надо предполагать не то, что бывает иногда очень редко, а то, что сплошь и рядом бывает и часто, кроме того, решает судьбу всей кампании.

Бомбардировка генеральная начнется будто бы пятого числа? Но, во-первых, может статься, что начнется не пятого, а позже; во-вторых, если даже допустить, что пятого начнется, то что же делать? Разве это первая бомбардировка? Они стали сильнее, чем были, но, однако, и мы стали сильнее. Пусть за этой бомбардировкой последует генеральный штурм. Тут нас ждет, наверное, та же удача, какая нас посетила шестого июня. А наступательные действия наши, то есть наш штурм очень сильных позиций противника, выгоден кому же еще, как не союзникам? Бомбардировки генеральной мы этим не предотвратим, а поражение наше решит скорую участь Севастополя, – вот мое мнение!

Теперь лицо Тотлебена порозовело сплошь; ему казалось, что он сказал именно то, что нужно было Горчакову, что он только и хотел от него услышать. Но Горчаков вдруг отозвался на это строго:

– Участь Севастополя была предрешена моим злосчастным предшественником, князем Меншиковым, в сражении двадцать четвертого октября, так называемом «Инкерманском»… А мне приходится только пожинать то, что он посеял.

– Я отлично помню это сражение, ваше сиятельство, – в некотором замешательстве уже ответил Тотлебен. – Я был участником этого сражения, несчастного для нас во всех отношениях. Оно было очень плохо задумано и…

– И еще хуже того проведено, – закончил за него Горчаков. – Операция наша со стороны Черной речки задумана гораздо лучше, не так ли? – обратился он к Коцебу. – Но я не могу, конечно, сказать наперед, как она будет проведена… А перевес сил, примерно тысяч на пятнадцать, неминуемо будет на стороне противника.

– Но ведь если такой огромный перевес в силах противника предполагаете вы, ваше сиятельство, то что же означает «хорошо задуманная операция»? Ведь вести полки наши на прекрасно укрепленные позиции, которые защищает противник, превосходящий в силах, это значит вести их на полный расстрел, чем же они заслужили такую казнь? – в волнении спросил Тотлебен.

Вревский, услышав это, коротко и презрительно усмехнулся, Коцебу предпочел заняться снова отставленным было в сторону стаканом лимонада, а Горчаков спросил вместо ответа кратко и сухо:

– Что же вы намерены предложить?

– Кроме того, что я выразил уже, ваше сиятельство, мне кажется совершенно невозможной задачей утвердиться на Федюхиной и Гасфортовой горах, если даже, предположим это, первоначальный успех, при очень больших, разумеется, жертвах, был бы налицо, – стараясь уже выбирать менее резкие выражения, отвечал Тотлебен. – Поэтому, раз уже решены наступательные действия… наступательные действия против сильнейшего противника – и в людях,