Вечная жизнь - Кейт Тирнан

Своим огромным сапогом, покрытым коркой грязи и запекшейся крови, он отшвырнул старое корыто, которое я своими руками прислонила к углу. И нашел моего сына.

Он оторвал взгляд от меня, посмотрел на моего трехмесячного сына, и глаза его сузились. Я рухнула на пол, на коленях подползла к нему, готовая пообещать и отдать ему все, что угодно, но тут дверь снова с грохотом распахнулась, и мы оба повернули головы на звук.

Еще один варвар, едва похожий на человека, что-то громко крикнул моему мучителю, потом закричал еще раз, на этот раз более настойчиво, и мародер заколебался.

Через мгновение, показавшееся мне бесконечным, он прошипел какие-то проклятия, отшвырнул меня в сторону и вышел из дома, раздавив по пути наш глиняный кувшин для эля.

Я подползла к своему сыну, схватила его на руки, прижала к себе и сидела так в сгущающейся тьме, пока захватчики не покинули деревню. Я закрыла глаза и пела колыбельные, тихо-тихо, а потом...

— Настасья? Настасья?

Кругом было темно. Я была на полу своего дома — нет, я была на земле. Я лежала на сырой, усыпанной листьями земле и тупо глядела на склонившиеся надо мной лица Ривер, Солиса, Анны и других.

Все они смотрели на меня с тревогой. Несколько мгновений я только моргала и сглатывала, втягивая ноздрями воздух, ища в нем горькие запахи битвы, смерти, горящих домов, крови, зарезанного скота и...

— Настасья? — Ривер была до смерти встревожена.

Воздух вокруг был прекрасен. Чистый. Свежий. Пахнущий лесом.

На меня нахлынули воспоминания о круге — об ощущении счастья, радости, растущей силы... А потом ад вырвался на свободу, и меня отбросило на четыреста лет назад.

— Что с ней такое? — раздался из темноты голос Нелл.

— Ш-шшш, — шикнул кто-то, а Нелл негромко прошипела:

— По-моему, она притворяется.

— Ты знаешь, где ты? — спросил Солис.

Я кивнула и попыталась сесть.

— Нет-нет, лежи, — всполошилась Ривер. — Постарайся всем телом прижаться к земле.

Я покачала головой.

— Меня тошнит.

Опираясь на колени и ладони, я отползла к кустам, освещенным светом догорающего костра. Там я опустошила желудок и даже слегка удивилась тому, что извергаю из себя не водянистую кашу и не поздний турнепс, которыми питалась в своем воспоминании.

Ривер подошла ко мне, ласково обхватила за плечи, отвела волосы со лба и что-то зашептала. Приговаривая, она прохладными пальцами чертила какие-то знаки у меня на лбу, на спине, на руке, и постепенно меня перестало выворачивать наизнанку.

Я застыла, уперев руки в колени — дрожащая, задыхающаяся, с ног до головы покрытая липким потом, и полностью опустошенная.

— Пойдем, давай-ка вернемся домой, — проговорила Ривер, помогая мне подняться. — Я принесу тебе чай, и ты расскажешь мне обо всем, что случилось.

Я слабо кивнула, с радостью заметив, что все остальные, кроме нескольких преподавателей, уже ушли. Анна затушила костер, тщательно затоптав все угольки, и мы снова зашуршали по листве к теплому, ярко-освещенному, гостеприимному дому, казавшемуся мне сейчас оплотом силы и здравого смысла.

По пути я снова кивнула, хотя уже знала, что никогда не расскажу ни Ривер, ни кому-то еще о том, что увидела. Потому что это было не видение, а воспоминание. Лицо моего сына — моего малыша. Его отец не был бессмертным, поэтому мой маленький мальчик, ради которого я была готова на все в ту страшную ночь, умер три года спустя, от инфлюэнцы. Каждый раз, когда я вспоминала его круглую мордашку, это было как удар ножа — снопа и снова, без конца.

Но и это было не все. Потому что сегодня ночью, впервые за много столетий, я разрешила себе внимательно рассмотреть и вспомнить того, кто на меня напал.

Это был Рейн.

Этим вечером я сразу легла в постель и долго лежала без сна, дрожа под одеялами. Я не могла заставить себя не думать о Рейне и о том, что моя дверь не запирается. Мне ужасно хотелось вновь дотронуться до своего амулета, подержать его в руке, но я почему-то не решалась достать его из тайника.

Ривер мягко пыталась расспросить меня, но я не собиралась ничего обсуждать с ней. Мои отговорки звучали настолько глупо и неуклюже, что Ривер, наконец, оставила меня в покое.

И вот теперь я лежала и думала. Рассуждая логически, это никак не мог быть Рейн, правильно? Тот громила был просто похож на него, что объясняло преследовавшее меня ощущение смутного узнавания, однако противоречило моему ненормальному влечению к Рейну... Кроме всего прочего, Рейн был намного моложе.

Затем я залпом проглотила чашку травяного чая, а Ривер сотворила небольшое заклинание, чтобы помочь мне уснуть, начертив кончиками своих холодных пальцев несколько рун у меня на лбу. Я вернулась в постель, засыпая на ходу, нервно вцепившись пальцами в шарф.

На следующее утро я открыла глаза за минуту до тонка будильника. Первым делом я быстро осмотрела свою комнату, словно ожидала увидеть в не норманнского захватчика, преодолевшего четыреста лет и четыре тысячи миль, чтобы добраться до меня.

Все дело в том, что я слишком долго подавляла ни воспоминания. Теперь они хлынули из трещины в моем панцире, как лава. Тьфу, гадость.

Я выбралась из постели, попутно отметив, что рассвет с каждым днем наступает все позже. В комнате было холодно — радиатор только-только начал шипеть и пощелкивать.

Натянув джинсы, нижнюю фуфайку, футболку и фланелевую рубашку сверху, я сунула ноги в растоптанные ботинки и устало поплелась вниз, искренне опасаясь, что завизжу в голосе, если увижу Рейна.

— Доброе утро, Нас, — сказал Лоренцо, когда я вошла на кухню. Он широко распахнул объятия, салютуя мне одной рукой. — Приветствую новый день! Приветствую еще один прекрасный рассвет! — Он запел что-то оперное, кажется из «Богемы» Пуччини, и я улыбнулась ему.

Бринн, подвязанная фартуком, с хохотом швырнула в Лоренцо кухонным полотенцем. Таким было мое новое стандартное утро, и могу вам честно сказать, что оно с легкостью отправляло в нокдаун все мои старые утренние стандарты.

Этим утром мое имя значилось на доске сборщиков яиц, поэтому я сняла корзинку с крючка на задней двери и похрустела по заиндевелой траве на птичник, постоянно оглядываясь на ходу, словно лязгающая железом орава викингов могла в любой момент перерезать мне путь к курятнику. Сначала я распахнула небольшую откидную дверцу, и стосковавшиеся куры с писком ринулись наружу. Затем я открыла нормальную дверь в человеческий рост и протиснулась внутрь.

Единственное, что может примирить со сбором куриных яиц на рассвете, это тепло курятника, выгодно отличавшее его от остального мира, покрытого сверкающим кружевом инея...

Нелл сказала, что Рейну двести шестьдесят семь лет. Он ее не поправил и спорить не стал.