Пятая рота - Андрей Семенов

Втридорога.

Воспитанные в советском аскетизме, мы и не предполагали, что бывают такие магазины, в которых есть все. И не просто «есть все», а это самое «все» еще и стоит смешных денег. Прямо перед входом висело несколько «адидасовских» спортивных костюмов с ценниками: «93 руб.». Я чуть не свалился: в Союзе в магазинах адидасовских костюмов никто никогда отродясь не видел, а с рук они стоили 300! А тут, спокойно себе висят, покачиваются. И нет никакой очереди и жуткой давки. Висят себе — и хрен с ними висят. Правее от костюмов висели джинсы «Монтана» — предельная и несбыточная мечта любого подростка. В славные и далекие восьмидесятые годы немыслимо было появиться на дискотеке без джинсов. Джинсы выдавали в тебе принадлежность к тем кто смог достать и отделяли тебя от «крестов» и от тех, кто достать не смог. Смешно было смотреть на того, кто вздумал бы придти на дискотеку в брюках. Девушки, фыркая, отвергали его приглашения на танец и в редком кругу находилось для него место.

Могли и побить.

На дискотеках восьмидесятых на каждой заднице, обтянутой джинсовой тканью, непременно должен быть проставлен лейбл: Wrangler», «Rifle», на худой конец «Avis» — дешевая подделка из Индии, а иначе тебе на этой дискотеке и делать нечего. Но, что бы сразу — «Montana», да еще и с клепками и замочками на карманах — таких счастливцев были единицы по городу. Во-первых — жуткий дефицит, а во-вторых — очень дорого: двести пятьдесят рублей. Матушка моя получала на заводе сто шестьдесят целковых, на эти деньги тянула меня, и об этих джинсах я даже мечтать не смел. И — вот они: висят. И ценник на них: «72 руб.». Это напоминало полнейший коммунизм, ставший явью в одном отдельно взятом горно-стрелковом полку.

Под несбывшейся джинсовой мечтой моего детства стояли кроссовки «Адидас». Синие. Замшевые. Невероятно модные. По цене тридцать три рубля, хотя в Союзе их и за «стольник» было не найти. Рядом с «Адидасом» стояли японские магнитофоны — тоже по божеской цене. Нечего было и думать искать их в советских магазинах! Не было их там отродясь! Если повезет, может, увидишь в комиссионке. Но с ярлыком «продано». Они уже в продажу поступали с этим ярлыком.

На прилавках полкового магазина справа по полкам был разложен гастрономический разврат: китайская тушенка шести сортов, греческие соки, венгерские маринованные корнишоны, болгарские салаты, югославские консервы, французское шоколадное печенье в соблазнительной прозрачной упаковке.

Мы с Рыжим смотрели на эти товары и чувствовали себя как в музее — необыкновенном и невиданном советскими людьми музее изобилия. Купить мы ничего не могли, так как наши советские рубли и трешки были тут не в ходу, и мы просто пялились на недоступный нам дефицит как дикари на бусы.

Нет, если постараться, то и в Союзе можно было что-либо достать: под Новый год и большие праздники на прилавки выбрасывали нечто посимпатичнее «Большевички» и «Скорохода». Но достать можно было что-то одно: либо болгарское, либо венгерское. Реже — чешское или югославское. Если повезет, то можно было приобрести даже целую пару дефицитных вещей или продуктов. Потолкавшись по магазинам, потеряв в многометровых давках змеевидных очередей пуговицы от одежды, можно было схватить что-то импортное и качественное. Но чтобы вот так: спокойно придти и спокойно разглядывать, выбирая, все это добро, собранное и лежащее в одном месте — такого на нашей Родине не было! Наша Родина звала на подвиг, но не торопилась одеть и накормить своих граждан. Страна жила как в единой казарме — сурово и аскетично, и даже самое мирное на земле занятие — уборка хлеба — называлась в ней «битвой за урожай».

Пусть мне было только восемнадцать лет, но еще до армии я смутно понял, что в нашей стране люди делятся не только на взрослых и детей, на мужчин и женщин, на военных и штатских, на коммунистов и беспартийных. Это были второстепенные признаки, почти не влияющие на уровень личного благополучия. Главным признаком, по которому делились все советские люди был: «может достать дефицит» или «не может достать». Люди из первой категории считались полезными, а знакомства с ними именовались «полезными связями». Люди из первой категории делились еще на то, что именно они могут достать: покрышки для «Жигулей», красную икру, билеты на поезд до Москвы, итальянские сапоги, французскую косметику. И в зависимости от того, что они могли достать, они подразделялись на более полезных и просто полезных.

Люди из второй категории никак не подразделялись и им не оставалось ничего другого, как только строить коммунизм.

На заводах, фермах и в библиотеках.

Неравенство в положении отразилась и в устном народном творчестве. По Союзу гуляла байка о том, что все граждане СССР делятся на «черных» и «красных». «Черные люди» ездят на черных «Волгах», едят черную икру и отдыхают на Черном море. А «Красные» — ходят по Красной площади с красными флагами и с красными носами.

Мы с Рыжим были красные. Даже сержантские лычки на наших тряпичных погонах были одного цвета с нами и выдавали в нас красных с головой.

Весь наш геройский горно-стрелковый полк был красный и имел красное знамя.

И вообще — на этом берегу речки Амударьи, по эту сторону советско-афганской границы собрались одни красные. Ни одного сына маршала или внука члена политбюро тут не было.

Мы потолкались на пятачке у двух прилавков с импортным изобилием минут двадцать, подивились дефициту в свободной продаже и вышли обратно на улицу. Нас буквально раздувало от гордости за самих себя: в Союзе наши родители не имели возможности купить даже десятой части того, что мы только что увидели в магазине. Плевать, что у нас не было чеков — чеки мы еще получим в свое время, зато нам всего по восемнадцать лет, а мы уже допущены к «кормушке». Кто еще из граждан Союза ССР мог делать покупки в валютных магазинах на иностранную валюту или чеки Внешпосылторга? Ну, совпартноменклатура, да и то не каждый день. Валютные спекулянты — само собой, но — озираясь и оглядываясь, в опаске как бы товарищи в штатском не взяли за шиворот и не спросили: «а откуда, гражданин, у вас валюта, собственно?». Выдающиеся ученые и прима-балерины Большого театра.

Кто еще?

Еще работники посольств и торговых представительств за границей. Вот, пожалуй и все. Гордости и радости нашей не было предела оттого, что нас, сопливых, поставили в один ряд с партийным руководством, выдающимися учеными и дипломатами и мы тоже можем — ну, так, в принципе — законно владеть валютой и тратить ее по своему усмотрению.

Вернувшись в палатку связи и улегшись на второй ярус, мы повели философскую беседу о редкой удаче, выпавшей на нашу долю. Валяясь поверх одеяла, свесив сапоги в проход, чтоб не запачкать постель, мы сделали открытие, поднявшее нас в собственных глазах.

Все, кто имеет валюту, чем-то обязан государству.

Партийные секретари обязаны важно надувать щеки на скучных собраниях. Ученые обязаны что-то там изобретать. Балерины обязаны вызывать восхищение своей игрой на сцене и ездить на гастроли «за бугор». Дипломаты обязаны пить коктейли на посольских приемах и носить неудобные смокинги и фраки.