Обреченный на бой - Роман Злотников

— Ну-ка, принесите свет.

Быстро принесли масляную лампу. Грон окинул взглядом присутствующих. Перед ним было пятеро. Тот самый мужик с двумя помощниками, по-видимому сыновьями, хозяин таверны и слуга. Мужик проследил за его взглядом, увидел слугу и нахмурился:

— Сибор, я тебе что сказал, стеречь старика и мальчишку. Ну как проснутся и заявятся на конюшню проверить конюха, — кивнул он на Грона.

Но слуга сварливо ответил:

— Как же, а вы разузнаете, куда он дел денежки, приколете его, а мне скажете, что, мол, ничего не сказал, да и помер.

Мужик рассвирепел:

— Я тебе сейчас язык отрежу, мразь!

Сибор отшатнулся, но потом вновь упрямо набычился:

— Все одно не уйду.

— Вот сын шакала, — сквозь зубы выругался мужик и походя пнул Грона по ноге.

— Ладно, щенок, если хочешь жить, рассказывай, куда дел денежки Пакраста.

Грон хмыкнул:

— А зачем мне тебе рассказывать? Твой приятель ясно разъяснил все, что меня ожидает.

Мужик удивленно посмотрел на Грона, потом припомнил слова слуги и, подскочив к нему, со всего размаху засветил ему по уху.

— Если ты еще раз распустишь свой поганый язык… — Он грязно выругался и повернулся к Грону: — Ладно, щенок, но имей в виду, я разрежу тебя на кусочки и ты расскажешь то, что мне нужно, даже если будет говорить один твой язык, без всего остального.

Грон сделал вид, что испугался. Мужик некоторое время разглядывал его испуганную физиономию, потом удовлетворенно заявил:

— Ладно, парень, этот болван сам не знал, что говорил, если все расскажешь, отпустим.

Грон уже успел «прокачать» присутствующих. Скорее всего, здесь были все, кто его опознал. Недаром слуга не захотел уходить. Он деланно застонал и несколько раз дернулся. Мужик выжидательно смотрел на него. Грон опять испустил стон и произнес полным муки голосом:

— Рука… свело… развяжите.

Мужик зло ощерился, но Грон продолжил испуганным голосом:

— Только не бейте!

Расчет оказался правильным. Мужик, заслышав испуг в голосе пленника, немного расслабился. Он был из тех, кто наслаждается страданиями других, поэтому, решив, что пленник станет больше бояться, если его отвязать и попинать, надумал доставить себе это удовольствие.

— Эй, Гранк, Субр, отвяжите-ка его, только не отпускайте. Если он начнет юлить, то хорошенько получит.

Грона отвязали и, сильно толкнув, швырнули на земляной, покрытый грязной соломой пол конюшни между хозяином таверны, мужиком с двумя его сыновьями и слугой. Они даже не подозревали, что это была их самая большая ошибка.

Грон приподнялся и сел на корточки, растирая затекшие запястья.

— Слушайте, а ведь я сказал неправду год назад.

— Чего? — не понял мужик.

— Это не Югор прикончил Пакраста…

— А кто? — напрягся мужик.

— Я, — ответил Грон и, не дав окружающим возможности опомниться, прыгнул на мужика.

Тот осел с перебитой гортанью. Грон, не останавливаясь, рванул к двери и проломил висок стоящему у ворот слуге, а потом обернулся к остальным. За несколько мгновений никто из них не успел даже понять, что произошло. Грон растянул губы в страшной улыбке:

— Ну что, поверили?

Первым опомнился хозяин таверны. Он всхрапнул и попытался спрятаться за спинами двух сыновей главаря, до которых начало доходить, что их отец мертв. Тот, кого звали Гранком, зарычал и бросился на Грона, Субр последовал за ним. Грон встретил их ударами обеих рук. Когда он перепрыгнул через рухнувшие тела, хозяин упал на колени и попытался что-то сказать, но Грон резко тряхнул головой:

— Заткнись, у тебя был шанс. Ты мог бы просто не узнать меня. — И ударил ладонью ему в нос, вогнав тонкую кость переносицы прямо в мозг.

Оглядев поле боя, Грон обыскал трупы, ссыпал большую часть имевшейся наличности себе в кошель, оставив в кошельках горсть медяков и даже пару серебряных монет, чтобы ни у кого не возникло подозрений в той версии, которую он собирался предложить деревне, потом подтащил вьюки к воротам. Лошадей в конюшне было не более десятка, хотя строение было рассчитано голов на пятьдесят. Грон разложил трупы так, чтобы казалось, будто они собирались отпустить лошадей. Бронзовым ножом перерезал несколько привязанных уздечек и взял своих лошадей за поводья. Потом подобрал масляную лампу и плеснул маслом на заготовленное на зиму сухое сено, стену конюшни и деревянные кормушки. После чего поджег подтеки масла, отшвырнув лампу к телу слуги. Когда огонь разгорелся, он постоял несколько минут, кашляя и растирая слезящиеся глаза, затем зачерпнул горсть сажи от сгоревшего пука соломы, вымазал себе лицо и, выскочив наружу, громко заорал:

— Пожар! Пожар!

Немного погодя появились первые заспанные крестьяне с деревянными ведрами, топорами и баграми, однако пламя успело охватить всю конюшню. Вскоре улица была заполнена народом. Среди заспанных постояльцев таверны Грон увидел своих хозяев. Пора было играть второй акт задуманной им драмы. Он подбежал к ним и возбужденно закричал:

— Они там, я видел, они побежали туда.

Со всех сторон посыпались вопросы:

— Кто они?

— Где там? В конюшне?

Грон энергично закивал:

— Да, да, я как раз выводил лошадей, когда они вбежали.

— Да кто они?

Грон удивленно уставился в сторону спрашивающего и ответил таким тоном, будто это само собой разумелось:

— Ну хозяин, слуга и еще люди. Я их не знаю.

В толпе послышались возбужденные возгласы, кто-то застонал, но кидаться на помощь было уже поздно. Конюшня пылала, как гигантский факел. Грон даже сам удивился, — видимо дерево, из которого она была сделана, очень хорошо горело. А может, хозяин его чем-то пропитал от гнили и древесных жучков. Когда слух о том, что в конюшне остались люди, распространился по толпе и крестьяне стали возбужденно окликать своих перемешавшихся в сумятице родных, Грон придвинулся вплотную к старику гувернеру и зашептал ему на ухо:

— Господин, огонь может перекинуться на деревню, и тогда тут такое начнется…

Старик тупо посмотрел на Грона, с трудом отходя от возбуждения, которое охватывает любого, кто так близко видит пожар. Потом в его глазах промелькнуло понимание, и он энергично повернулся к мальчику. Грон не стал ждать, а бросился к лошадям.

Не прошло и пяти минут, как в дверях таверны показались гувернер с сурово поджатыми губами и мальчик, зло блестевший глазами, оттого что ему не дали досмотреть столь увлекательное зрелище. Когда они выехали из деревни, Грон еще раз «прокачал» весь свой сценарий. В маске из сажи его вряд ли кто узнал. Те же, кто узнал, мертвы. Трупы изрядно обгорели, если от них вообще что осталось, а о судебно-медицинской или любой другой криминологической экспертизе здесь еще очень долго ничего не будет известно. В пепле отыщут нож, мелкие монеты и опрокинутую лампу. А их поспешный отъезд можно объяснить разными причинами, в том числе и простым нежеланием платить за комнату после столь неприятной ночи. Вроде все было предусмотрено, а уж там — как Бог пошлет…