Sin - Mila Moon

огромный дом, в котором я ощущала себя всегда одиноко, будто ненужный предмет.

Я разбираю рюкзак и раскладываю вещи в комод; мы берем парочку пледов и устраиваемся с чашками горячего чая на веранде, наблюдая, как на Эдмонтон ложатся сумерки, загораются огни вывесок, фонари и первые звезды на небе. Я давненько не чувствовала такой душевной идиллии и спокойствия. За последние полтора месяца произошло столько событий… Невероятно. Этот момент, как глоток свежего воздуха: папа, я, горячий чай и вечер разговоров.

Перед сном переписываюсь с Тинки, рассказывая о приезде отца и новом жилье. В последнее время мы видимся только в школе: он занят конференциями, я — репетициями. Мы никак не можем выбраться и немного отвлечься от круговерти.

«Ты уверена, что тебе это надо?»

Я задумчиво смотрю на экран смартфона.

«О чем ты?», — печатаю, прекрасно зная, что имел в виду друг.

«Не прикидывайся… я о группе… Эвансе… ты не собираешься поступать в универ?»

«Я не знаю, как все сложится».

«Ты прекрасно все знаешь, просто не хочешь принимать этот факт. Разве люди, которые любят петь, любят музыку, не выглядят как сумасшедшие? Эванс чокнутый, помешанный на группе. Ты не похожа на человека, который хочет потратить на такое всю жизнь».

Отбрасываю телефон и тяжело вздыхаю. Приходит еще одно смс, и я пробегаю глазами по тексту:

«Ты это делаешь, чтобы быть рядом с ним».

Пару раз моргаю. Палец замирает над буквами, но я ставлю смартфон на блокировку и кутаюсь в одеяло, подтягивая коленки к груди. Возможно, Тинки прав. Он всегда говорит разумные вещи, но мне нравится петь. Нравится происходящее, нравится отдавать людям всю энергию и снова наполнять ею опустошенное тело, словно сосуд. Да, я не в восторге от того, что на меня слишком много навалилось в последнее время, зато чувствую себя нужной. Раньше схема практически не менялась: школа, дом, уроки, сон, посиделки с Тинки, вылазки в город — всё. Скучная, однообразная и неинтересная жизнь, пока в ней не появился Син Эванс и зажег внутри искорку.

В тот момент, когда он предложил место в группе, я действительно думала, что мне чертовски повезло, ведь мы будем видеться каждый день, но сейчас… Сейчас, узнавая неординарную противоречивую натуру парня, вливаясь в коллектив, музыку, понимаю: я это делаю не только для того, чтобы стать ближе к Сину Эвансу. Мне нравятся изменения. Я не чувствую себя той слабой девчонкой, которая пряталась, старалась быть невидимкой, смущалась, краснела, запиналась. Я рада, что сейчас во мне постепенно оживает более уверенная Джи Браун.

Утром следующего дня, когда мы с отцом заходим в гараж Шема, парни удивленно смотрят на нас, открыв рты. Затем быстро приходят в себя и уважительно жмут руку папе и знакомятся. Я наблюдаю за этим с застенчивой улыбкой на губах и кошусь на Сина. Брюнет сидит без особого энтузиазма с лицом: «без настроения, лучше не трогать» — написано на лбу большими буквами.

— Ладно, ребятки, удивите старика, — папа устраивается в кресле и ободряюще улыбается.

Парни пару минут настраивают инструменты, Шем с широкой улыбкой на губах крутит палочками за ударной установкой, весь наготове, а я поворачиваюсь к Эвансу, спрашивая:

— С чего начнем?

— People are strange, — сухо бросает он и проводит пальцами по струнам гитары.

— Окей, — отворачиваюсь, глядя на внимательно наблюдающего отца.

— Люди для тебя чужие, когда ты просто прохожий. Их лица выглядят уродливыми, когда тебе одиноко. Женщины кажутся порочными, когда тебя не хотят, а улицы кривы, когда ты чувствуешь себя подавленным.

— Когда ты чужой, ты видишь лица, словно через завесу дождя…

Распахиваю глаза и оторопело смотрю на Сина, сосредоточенного на Гибсоне. Боже… Зачем им вокалистка, если голос Эванса… Даже не знаю, как описать. Бывает такое, когда получаешь наслаждение, слушая только тембр, и уже не важно, какая внешность у человека.

— Джи?

Хлопаю ресницами, осознавая — все в ожидании уставились только на меня, пока я пребываю в немом шоке.

— Простите.

Син насмешливо хмыкает, и мы играем заново. Все никак не могу привыкнуть к тому, как он поет. Его голос такой насыщенный, переливающий всеми красками, глубокий, чистый. Черт, только от одного бэка Эванса аудитория будет наша — от пары фраз все превратятся в лужицы. ПОЧЕМУ ОН НЕ ПЕЛ РАНЬШЕ? Я не понимаю.

Перевожу взгляд на отца и замечаю, как он с интересом изучает Сина, не Райта или Оззи — всем его вниманием завладел Эванс.

— Что ж, ребятки, неплохо, неплохо, — произносит Руперт, когда заканчивается композиция. — Есть один момент: сыграйте первый куплет, а ты, Син, спой.

Я перевожу взгляд с отца на замершего Эванса. С ним что-то не так. От парня исходит такой неимоверный холод, что бегут мурашки по коже: челюсть напряжена, на лбу появилась испарина. Подхожу и осторожно дотрагиваюсь плеча.

— Син…

Он как будто выныривает из своих раздумий и бросает на меня тяжелый взгляд. Опускаю руку и сжимаю пальцы в кулак, не отрывая обеспокоенного взгляда от потемневших сапфиров. Руперт Браун сидит со сдвинутыми к переносице бровями и постукивает нетерпеливо по подлокотнику.

— Хорошо, — выдавливает Эванс лишь одно слово.

Присаживаюсь на краешек дивана, внимательно глядя на парней. Голос Сина разливается по помещению, моим сосудам, органам, и я вновь задыхаюсь от восторга. Как глупо… Глупо прятать такой бриллиант. Он талантливый не только гитарист, но и певец. Не понимаю, почему Син старательно закапывает дар. Восхищенно слушаю каждую строчку, слово… Но все заканчивается с первым куплетом, а я сижу с разинутым ртом.

— Как видите, любая песня звучит по-другому, когда ее исполняют разные люди, — произносит, откашливаясь, мой отец. — Было бы неплохо петь дуэтом: баритональный тенор и драматическое меццо-сопрано. Что ж, давайте подробнее обсудим игру каждого…

Он поднимается и разговаривает с парнями, используя непонятные термины типа сустейн (продолжительность звучания извлечённой ноты), фидбэк (обратный сигнал, при котором струны резонируют с выходным сигналом), баррэ (приём игры на гитаре и некоторых других музыкальных инструментах, когда указательный палец играющей на грифе руки, зажимает одновременно все или несколько струн на грифе).

— Думаю, замечания вы поняли, — отец по-доброму улыбается и складывает руки на груди. — Син, на пару минут.

Руперт прощается со всеми, добавляя:

— Джинни, ты же будешь ночевать дома?

— Пап, — закатываю глаза и хмурюсь.

Он подмигивает и выходит, Эванс следует за ним.

— Твой отец крутой, — говорит Оззи, дергая за колечко в брови. — Зачетный мужик.

— Угу, — буркаю под нос.

Через пару минут Син возвращается с еще более мрачным выражением на лице, хватает гитару и цедит сквозь зубы: