Биография любви. Леонид Филатов - Нина Шацкая

— Родненький, ну нельзя так реагировать, ты же поднимаешь себе давление, — прошу я тебя, а дальше у меня нет слов, потому что понимаю: по-другому воспринимать происходящее невозможно, и твоя реакция — нормальная реакция сострадающего человека.

И я уже не смотрю на экран, во мне просыпается ненависть к тем, кто становится причиной твоих страданий.

Я вижу, как ты дольше, чем обычно, сидишь за письменным столом, иногда засиживаясь до глубокой ночи. И в июне 1994 года выходит твое интервью в «Правде» под заголовком «Никто меня не убедит, что эти реформы ведут куда надо», где ты выплескиваешь все, что мучило тебя в последнее время:

«Я артист, и не мне анализировать глубинные механизмы происходящей у нас социально-экономической ломки, но я говорю о вещах очевидных. Никто меня не убедит, что эти реформы делаются правильно и ведут туда, куда надо. Неправильно и не туда!

Я не утверждаю, что за последние годы не произошло совсем ничего хорошего. Но… Когда плохого гораздо, неизмеримо больше, достигнутые завоевания представляются ничтожными, а утраты — колоссальными. Если на одну чашу весов положить, скажем, свободу слова (вернее, полу-свободу), а на другую — все остальное, что мы получили — детскую проституцию, разгул бандитизма, воровство массовое и так далее, то возникает большой вопрос: стоило ли все это делать?

Мало того, нормальных людей называют „красно-коричневыми“ (за их здравомыслие, за несогласие с губительным курсом!), называют фашистами. Люди, которые сами ведут себя как фашисты!

Народ, по существу, обманули: обещали одно — дали же совсем другое. Чем бравируют наши проводники реформ? „Каждый может богатеть столько, сколько влезет!“ Но в России. Но в России деньги никогда не были главным, как это ни странно. Больше ценились честь, верность, любовь.

Мне режут ухо все эти рассуждения, будто наш народ какой-то несовершенный, такой-сякой, не понимает собственного счастья. Просто страна всегда жила по иным законам. Всегда существовала у нас некая соборность.

По-моему, самое главное, что характеризует сегодняшних реформаторов — это их полное равнодушие к культуре, науке, образованию. Что значит „пока не в состоянии этим заниматься“? Порвется связь времен — и все. И уже ее не восстановишь. Возникнет пропасть, которую не одолеть в один прыжок. А в два — окажешься на дне пропасти.

Людей сбивают с толку Сами развязали гражданскую войну, а твердят, что они ее предотвратили. Тычут в черное — и уверяют, что это белое. Увы, особенно старается тут наша интеллигенция. То есть определенная ее часть.

Чем же мы отличаемся друг от друга? Ведь мы вроде любили одно и то же, читали одни и те же книжки, в чемодане у нас содержался один джентльменский набор: Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Пастернак, Булгаков, Платонов…

Ну еще несколько фамилий. Такой багаж современного интеллигента. Но — разница: если я скажу, что при этом испытываю уважение к писателю Распутину… я буду чужаком…

Со многими мэтрами интеллигенции, которых я считал своими отцами, пришлось расстаться. Естественно, нельзя требовать, чтобы все думали, как я. Но есть вопросы поистине тестовые, определяющие. Например, об отношении к смерти людей в нашей стране. „Эти люди плохие, пусть умирают, мне их не жалко. А эти — хорошие, пусть живут“. Когда слышишь такое из уст „великих гуманистов“, испытываешь шок.

Интеллигента характеризует и отношение к человеческим страданиям. Много людей мучается у нас сегодня! И не только от материальной нищеты, но главным образом от униженности и оскорбленности. В том числе национальной. Речь не о татарах, евреях, грузинах, живущих в России, а о народе в целом на этой территории. О всех людях, которые исповедуют русский язык и русскую культуру Согласен с Львом Аннинским: если татарин или еврей живет как русский, он русский. Суть не в национальности, а в образе мыслей. Просто в России есть люди, которым дорого то, что уничтожается сегодня, которые из-за этого прямо кровью истекают, и есть такие, которым на это наплевать. Ладно, дескать, не это — так другое. Не отечественное кино — так американское. Все страны Европы оказали сопротивление американской духовной оккупации. Делают все, что могут. А нашу страну сдают без боя…

И традиционная система ценностей порушена полностью. Что считалось всю жизнь плохо — стало вдруг хорошо. И наоборот. Строго на сто восемьдесят градусов!

Особенно обидно, что нашей так называемой интеллектуальной элите оказалась совершенно безразлична жизнь народа. Получили возможность свободно высказываться — и рады, не обращая внимания, каково стало большинству людей. Некоторые недавние „буревестники“ вроде Коротича вообще в зарубежные эмпиреи подались, олимпийски взирая оттуда на страдания тех, кого они бурно зазывали под свои знамена, а потом завели в беду и бросили. Нравственно это? Нет, уж вы хлебайте вместе с людьми даже тюремную похлебку, раз уж так получилось. Ахматова сказала: „Я всегда была с моим народом — там, где мой народ, к несчастью, был“. Вот она имела право судить. А эти… Что, между прочим, стало и нашим главным аргументом в споре с Любимовым: чтоб распоряжаться жизнью других людей, надо, как минимум, делить с ними похлебку».

Параллельно с драматическими событиями в стране и театре Лёня нелегко пробивает и начинает снимать свою авторскую программу «Чтобы помнили». Фильмы об артистах, которым совсем недавно рукоплескала страна, но которые уходили в мир иной в безвестности, одиночестве, многие в нищете, забытые той же рукоплескавшей страной.

На вопрос, для чего он делает эту передачу, Лёня отвечал: «Жизнь ухудшается, исчезает память. Когда влезаешь в это дело, понимаешь, что независимо от того, сколько людей смотрит твою передачу ее имеет смысл делать хотя бы потому, что остались родственники и друзья умерших актеров. Они благодарны, что государство наконец-то вспомнило о тех, кто, как правило, пожил немного и трагически завершил свой земной путь.

Родственники даже не могут допустить мысли, что государству глубоко наплевать на память об артисте, публичном человеке. Так было и есть.

Передачу делают пятеро „сумасшедших“, мы рассказываем не о великих актерах, а о трагедии тех, кто знал вкус славы, кого (пусть недолго) любила страна.

Бывает трудно разыскать их родных. Так было, например, при подготовке выпусков о Валентине Зубкове, Леониде Харитонове, Станиславе Хитрове.

Профессионал, настоящий артист, Хитров, к примеру, умер в больничном коридоре — для него не нашлось даже палаты. Его могила на Ваганьковском кладбище срыта…

Нельзя допустить, чтобы память о таких людях была „срыта“…»

«Леонид Филатов взял на себя самую благородную по нынешнему времени миссию — возрождать память среди тотального беспамятства», — напишет журналист Виктор Кожемяко в статье, посвященной пятидесятилетнему юбилею Лёни.

Будучи уже в очень больном состоянии, находясь в Шумаковском центре, Лёня не прекращал участвовать в передачах, основную нагрузку переложив на плечи режиссеров Ирины Химушиной и Ольги Жуковой.