Неукротимая Анжелика - Анн Голон

Анжелике, как и всем присутствующим, казалось, что совершается какое-то колдовство. Но вскоре Савари появился опять, поднявшись по лестнице, ведущей на второй мостик. Он был спокоен и как будто очень доволен, хотя лицо его было в саже, а от порванной и запачканной одежды исходил странный сладковато-тошнотворный запах. Он объяснил, что пожара нет, а пары и взрыв вызваны проделанным им «опытом, обещающим чрезвычайно много для науки вообще и для плавания по морю, в частности».

Предводитель пиратов оглядел его и крикнул яростно:

— Ты что же, не сбежал?

— Я? Зачем мне бежать? Мне очень хорошо у вас на корабле, ваша светлость.

— А каик? Кто спустил его в море?

Над поручнями показалось курносое румяное лицо молодого матроса, поднимавшегося по спущенной с борта веревочной лестнице. Он остановился, растерявшись.

— Каик, хозяин?.. Это я взял его и поехал утром на остров за вином.

Д'Эскренвиль успокоился, а Корьяно позволил себе рассмеяться.

— Ох, хозяин. С тех пор как сбежал этот проклятый марселец, вам только и мерещатся побеги. Это ведь я приказал Пьеррику отправиться с утра пораньше за вином.

— Идиот! — Раздосадованный пират пожал плечами и отвернулся. И тут он увидел Анжелику.

Хмурое лицо его расправилось. Он сделал усилие, чтобы показаться любезным.

— А, вот и наша прекрасная маркиза. Вы, значит, поправились? Как вы себя чувствуете?

Она все еще держалась за стенку и смотрела на него с ужасом и непониманием. Наконец она прошептала:

— Извините меня, я не понимаю, что со мной было. Разве я была больна?

— Больше месяца, — усмехнулся пират.

— Месяц? Боже мой! Где же я теперь?

Маркиз взмахнул рукой, указывая на остров, увенчанный руинами.

— Перед вами, сударыня, остров Хиос, он находится в середине Киклад, греческого архипелага.

Анжелика помнила, что корабль был где-то в водах Сицилии, когда она заснула, и вот теперь, спустя месяц, она проснулась на краю света, среди забытых богом греческих островов, в руках пирата-работорговца.

Спрятавшись в своей узенькой каюте, она напрасно пыталась вспомнить, что с ней было. Усевшаяся у ее ног Эллида рассказывала, как они с Савари ухаживали за ней день и ночь, борясь с пожиравшей ее лихорадкой. Иногда к ним заглядывал маркиз д'Эскренвиль, равнодушно смотрел на метавшуюся без сознания женщину и, уходя, цедил сквозь зубы, что живым сдерет с них кожу, если они дадут умереть «такому добру».

— Я за тобой хорошо ухаживала, подруга, ты сама знаешь… Когда у тебя голова стала меньше болеть, я протерла тебе волосы ароматным порошком. Теперь твои волосы очень красивые. И ты сама скоро похорошеешь.

— Дай мне зеркало, — с тревогой попросила Анжелика.

Она посмотрела и поморщилась: бледные впавшие щеки, огромные глаза. Может быть, пират откажется теперь от мысли продать ее.

— А тебе не стыдно ходить одетой по-мужски? — спросила Эллида.

— Нет. Я считаю, что так удобнее.

— Жаль. А ты, наверно, так была бы хороша во французских платьях, о которых столько говорят.

Чтобы доставить девушке удовольствие, Анжелика описала некоторые из своих версальских туалетов. Эллида пришла в полный восторг, смеялась и била в ладоши. Глядя на ее юное личико с кроткими темными глазами, Анжелика недоумевала, как могло сохраниться столько природного веселья у девушки, прожившей год при маркизе д'Эскренвиле. Она спросила об этом, и молодая гречанка проговорила, отвернувшись:

— Ах! Знаешь, там, где я раньше жила… было еще хуже… Он, он не такой уж злой. Он мне делал подарки… Он научил меня читать, да. Он научил меня еще французскому и итальянскому… Мне нравилось, как он прижимает меня к себе и ласкает… Но потом ему надоело… Теперь он меня больше не любит.

— А кого он любит?

Злое облачко промелькнуло на лице рабыни.

— Трубку с гашишем. Он курит, потому что думает о чем-то, чего ему не достать.

В каюту заглянул одноглазый Корьяно и, стараясь приветливо улыбаться (в его разинутой пасти виднелись черные остатки зубов), посоветовал молодой даме подняться на мостик, где воздух лучше и свежее, полезнее для выздоровления.

Эллида набросила на плечи Анжелики легкое покрывало и усадила ее на бухту каната возле дверцы, за которой спускали трап, прямо напротив острова. Поднялся легкий чудесный ветерок, и они долго сидели, любуясь живописными красками неба и моря.

Потом к ним подошел маркиз д'Эскренвиль. У него хватило хитрости не пускаться в разговор с пленницей, а только отвесить ей глубокий поклон. Затем он отошел к дверце, под которой была укреплена веревочная лестница, следя за тем, как поднимается на корабль его «товар», и ведя счет.

На острове сильно суетились. Иногда раздавался пронзительный крик, за ним еще несколько, потом они обрывались.

К «Гермесу» подошел каик, и «товар» стал подниматься на борт. Сначала выбрались наверх двое прекрасных, как статуи, мальчиков, один лет семнадцати, другой — совсем еще ребенок, лет двенадцати. У обоих были смуглые лица и длинные черные кудри. На плечах у них были овчинные куртки, одежда пастухов. Ребенок держал в руке дудочку с четырьмя дырочками, с помощью которой он собирал коз. Он повернулся к острову и заплакал, простирая туда руки. Матрос взял его за плечо и увел. Потом поднялась женщина, та самая, чьи отчаянные крики только что оглашали остров. Теперь она была в полуобмороке. Втащивший ее матрос так и оставил ее на мостике. Она лежала, свесив голову, и длинные волосы спадали на затоптанный пол. Следовавшие за ней женщины спотыкались и наступали на них. Потом поднялись мужчины и немало стариков. Последний из них, купец, подтащил корзины с черным виноградом и преподнес их д'Эскренвилю. Тот предложил одну кисть Анжелике. Молодая женщина отказалась.

— Неразумно поступаете, — сказал пират. — Это вернет вам румянец. Виноград чудесного Хиоса славится всюду, и ваш приятель Савари утверждает, что его надо есть, чтобы избежать цинги. А кстати, куда девалась эта старая обезьяна?

Один из матросов отвечал, осклабившись:

— Он на острове, ваша светлость, чешет там козлов.

Маркиз расхохотался во все горло.

— Чешет козлов!.. Ха-ха-ха! Никогда еще не слышал такой нелепой басни. Он ведь уверял меня, что можно разбогатеть, вычесав всех козлов на греческих островах. Ха-ха-ха! — И вдруг он пришел в ярость:

— Пусть не воображает, что меня можно дурачить, как ребенка. Где он? Найти его немедленно! Я не собираюсь ночевать тут.

— Да вот он!

На берегу среди темных силуэтов показалась фигура Савари. Он успел вскочить в уже отплывавшую лодку.

По веревочной лестнице маленький аптекарь взбирался с ловкостью обезьяны, не переставая сыпать словами. Он обращался к д'Эскренвилю: