Черный мотылек - Рут Ренделл

До сих пор ей не приходило в голову, что соперницы может попросту не оказаться дома. Согласно отчету детектива Парфитта, Джеральд посещал этот дом поздним утром, из чего Урсула сделала вывод, что «эта женщина» не ходит на работу. А если она ошиблась и никого не застанет? Эта мысль настигла ее после пересадки на Тоттенгем-Корт-роуд. Если дома никого не окажется, принесет ли это разочарование — или облегчение?

Позаимствовав у Джеральда карту Лондона, Урсула составила маршрут: Фейрлоп-роуд, Хейнол-роуд, Ли-роуд, и записала названия, поскольку толстый атлас города не помещался в маленькую бронзового цвета сумочку. Туфли на шпильках не слишком-то подходили для прогулок, а ей предстояло преодолеть с полмили. Этот район напоминал окраины Стритхэма, Кристалл-палас, и в то же время здесь чувствовался отпечаток «северного берега Темзы». Серый викторианский пригород, на месте разрушенных бомбежкой домов поднялись здания пятидесятых годов, зеленела живая изгородь. Однако начиная с Лейтона местность быстро деградировала. Ближе к железной дороге дома превращались в трущобы. Здесь всегда был нищий квартал, сразу видно — низкие красно-коричневые домики возведены на скудные средства восемьдесят лет назад, когда только строилась дорога.

Ни разу в жизни бегство не казалось Урсуле столь соблазнительным. Сначала она хотела выйти из метро на Кэмден-таун, поскольку ее наряд выглядел неуместно, потом — перейти мост на Лейтонстоун и сесть в первый попавшийся поезд. Эта же мысль посещала ее вновь на Фейрлоп-роуд и на Ли-роуд. Но Урсула подгоняла себя, заранее сознавая, что если сдастся, то будет презирать себя еще больше, чем до сих пор. Такого ей не вынести. Урсула и так утратила веру в себя, в то, что она привлекательная, достойная внимания женщина, у нее сформировалась «заниженная самооценка», как назвали бы это сейчас, спустя тридцать лет, а тогда говорили — «комплекс неполноценности». Ей, конечно, льстили ухаживания Джеральда Кэндлесса, но в ту пору Урсула не ставила себя так низко, чтобы заранее увериться: эта «другая» заведомо красивее, умнее, во всех отношениях лучше ее.

Гудвин-роуд представляла собой двойной ряд приземистых красновато-коричневых домов. В тот момент, когда Урсула свернула на эту улицу, по мосту с ревом пронесся поезд — будто началось землетрясение. Солнце светило вовсю, в лучах клубилась пыль. Урсула постояла на углу, пытаясь сообразить, где может находиться тот самый дом. Одна сторона улицы была погружена в тень, другую заливал яркий свет. Здесь, на углу, она колебалась дольше всего и наконец подошла к калитке, которая отделяла жалкий клочок травы от тротуара.

Дверь и оконные рамы зеленого цвета. Нижняя половина окон завешена тюлем. Звонка нет, только дверной молоток в комплекте с почтовым ящиком. В отдалении прогремел еще один поезд, и улица вновь сотряслась, но не так сильно. Урсула схватила дверной молоток — и выпустила из рук, подняла — и вновь уронила. Горло сжималось, грудь сдавило.

В доме послышались шаги — казалось, что приближаются они издалека, но ведь домик совсем маленький, коридор не длиннее трех метров. Так она стояла, прислушиваясь. Солнце ушло, сразу же стало холодно. Почудилось — ужасный монстр медленно и неуклонно надвигается с той стороны. Померещился хриплый кашель, отхаркивание, и в эту минуту Урсула поняла, что ошибается.

Громыхнул дверной засов, что-то железное приподнялось и упало с лязганьем — цепочка, наверное. Дверь медленно отворилась, и не чудище, не гротескное видение, и не юная прелестная девушка, а высокая, старая, изможденная женщина, женщина с той фотографии — терпеливое, спокойное, трагически застывшее лицо — предстала перед ней, широко распахнув дверь. Не щелочку приоткрыла, а раскрыла до отказа, насколько позволяли петли.

С миссис Эади Урсуле предстояло встретиться вновь в романе, который Джеральд опубликует через тринадцать лет. «Пурпур Кассия» — последняя рукопись, которую она согласилась перепечатать. Миссис Эади превратилась в Хлою Рул, тетушку протагониста, воспитавшую его после того, как родители погибли от бомбежки. Расшифровывая зигзаги почерка, разбирая хитросплетение помарок и поправок, Урсула добралась до Хлои Рул и узнала ее.

Здесь, на страницах Джеральда — а потом еще более четко на ее страницах, — миссис Эади предстала как живая, как в тот день в проеме распахнутой двери. Джеральд создал удивительно точный портрет, вплоть до светящихся серых глаз и крупных рук с обручальными кольцами на обоих безымянных пальцах.

К тому времени Урсула окончательно отдалилась от Джеральда, но они все еще обедали вместе, беседовали за столом о девочках, погоде и домашних делах, и в тот вечер, когда Урсула сделала свое открытие, она несколько раз порывалась спросить: «Я узнала эту женщину. Кем она приходилась тебе? Почему ты ее навещал? О да, я знаю, ты ходил к ней. Ради кого ты ходил? И почему после этой встречи ты словно что-то решил, преодолел, вырвал все корни и навсегда увез нас из Лондона?»

Но он молчал, и это молчание останавливало. В тот вечер Джеральд сидел напротив нее и читал, не произнося ни слова. Она помнила даже, какую книгу он читал: письма Пастона,[15]новое издание, присланное в подарок каким-то редактором. А если бы она и спросила, он все равно бы не ответил. На другой день Урсула вернулась к его каракулям, к исчерканным страницам, и повстречала молодого человека, отнюдь не похожего на Джеральда, — доброго, нежного Поля.

Друг Поля когда-то порекомендовал юноше пансион своей тетки, Хлои Рул. Здесь молодой человек устроил свою «берлогу», сделался кем-то вроде сына для пожилой женщины и наблюдал ее постепенное угасание. Какой талант, с невольным восхищением подумала Урсула. Джеральд сумел изобразить эту женщину при первой встрече с Полем еще не старой, лет сорока, но Урсула узнала в ней старуху, которую видела лишь однажды. Миссис Эади была стара, ей давно перевалило за семьдесят. Черные волосы Хлои Рул поседели, волевое лицо одрябло, приятные округлости, отмеченные Полем в первый раз, пожирал рак. Но это, несомненно, была та самая женщина, и Урсула с содроганием поняла, что Джеральд ее любил.

Вместо Лейтона он поселил ее в Хоунслоу, наделил высоким серым домом, вместо шестерых детей дал всего двоих. Не было убитого сына, пропавшего сына, дочери, ушедшей в монастырь, только сын и дочь, третьестепенные персонажи, почти не участвовавшие в повествовании. А другие дети — кто знает, быть может, они фигурировали в «Бумажном пейзаже» или в «Вестнике богов». Всю жизнь Джеральда можно найти в его романах — и не обнаружить ничего.

Чем больше Урсула узнавала о Джеральде, тем меньше знала о нем. В тот день, возвращаясь домой с Гудвин-роуд, она чувствовала себя виноватой: она неверно судила о муже, напрасно попрекала его. Никто не навещал миссис Эади, кроме соседки, которой она оставляла ключ, чтобы та присмотрела за домом, пока хозяйка лежала в больнице. У этой женщины была большая машина, муж — высокий брюнет, он, наверное, как-то раз и заглянул сюда по просьбе жены.

Дикки Парфитт ошибся. Впрочем, Урсула особо и не рассчитывала на него. Стыдясь самой себя, она села за стол и написала в детективное агентство письмо с отказом от услуг и просьбой выслать ей счет. Прошло какое-то время, прежде чем она поняла, что, в сущности, ничего не изменилось: она так и не узнала, зачем Джеральд ездил на Гудвин-роуд, а главное — почему отвергает жену.