Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век 1914 - 1991 - Эрик Дж. Хобсбаум

III

Подъем правых радикалов после Первой мировой войны, несомненно, явился реакцией на ставшую реальной опасность социальной революции и прихода к власти рабочего класса, в частности на Октябрьскую революцию и ленинизм. Без этих факторов фашизм бы не возник. Хотя демагогически настроенные крайние правые в ряде европейских стран и создавали политическую шумиху и проявляли агрессивность еще с конца девятнадцатого века, до Отступление либерализма 139

1914 года они почти всегда находились под контролем. Апологеты фашизма, возможно, отчасти правы, считая, что Муссолини и Гитлера породил Ленин. Однако никоим образом нельзя оправдывать варварство фашистов, утверждая, что его якобы вдохновила жестокость русской революции, что любили делать некоторые немецкие историки в i98o-e годы (Notte, 1987}.

Однако следует сделать две важные оговорки при утверждении, что подъем правых сил стал естественным ответом на подъем революционных левых. Во-первых, в этом случае недооценивается то влияние, которое оказала Первая мировая война на значительную часть общества—слой средней и мелкой буржуазии, солдат-патриотов и молодых людей, которые после ноября 1918 года не могли простить того, что их шанс стать героями упущен. Фронтовикам суждено было сыграть наиболее важную роль в мифологии праворадикальных движений (Гитлер сам был одним из них). Они составили значительную часть первых отрядов нацистских ультра. К их числу принадлежали офицеры, уничтожившие немецких коммунистов Карла Либкнехта и Розу Люксембург в начале 1919 года, итальянские squadristi * и немецкие freikorps. Пятьдесят семь процентов первых итальянских фашистов являлись бывшими военнослужащими. Как мы уже говорили, Первая мировая война приучила мир к насилию, и эти люди упивались возможностью дать волю своей нереализованной жестокости.

Решительная приверженность левых из числа прогрессивных либералов антивоенным и

антимилитаристским движениям и глубокое отвращение народа к кровавой бойне Первой мировой войны привели к тому, что многие недооценили опасность возникновения относительно малочисленного, но в абсолютном значении важного меньшинства, для которого опыт, приобретенный в сражениях Первой мировой войны, явился основополагающим и воодушевляющим, для кого военная форма и дисциплина, жертвование—собой или другими, оружие, кровь и власть были тем, ради чего стоило жить настоящим мужчинам. Они не написали много книг о войне, хотя в Германии вышли одна или две Эти Рэмбо своего времени естественным образом влились в ряды правых радикалов.

Вторая оговорка состоит в том. что ответный удар правых был направлен не против большевизма как такового, а против всех движений, и в особенности против организованного рабочего класса, которые угрожали существующему порядку в обществе или могли быть обвинены в его развале. Символом этой угрозы был Ленин, а не социалистические рабочие партии, чьи лидеры были достаточно умеренными. Правых беспокоил рост могущества рабочих масс, их уверенность и радикализм, придавший прежним социалистическим

* Фашистские вооруженные отряды, терроризировавшие сельское население Италии (примеч. пер.').

I4O «Эпоха катастроф»

партиям новую политическую мощь и фактически сделавший их обязательным атрибутом либеральных государств. Не случайно в ближайшие послевоенные годы главное требование, выдвигавшееся социалистическими лидерами еще с 1889 года,—восьмичасовой рабочий день— было удовлетворено почти во всей Европе.

Консерваторов пугало не столько превращение лидеров рабочих союзов и активистов оппозиции в министров правительств (хотя и это не вызывало у них восторга), сколько угроза, таившаяся в увеличении власти рабочего класса. По определению, все эти силы были левыми. В эпоху социальных сдвигов не было четкой границы, отделявшей их от большевиков. Безусловно, многие социалистические партии с радостью присоединились бы к коммунистам в ближайшие послевоенные годы, если бы те не отказали им в этом. Человек, которого Муссолини приказал убить после «похода на Рим», не был лидером коммунистов, это был социалист Маттеотти. Традиционные правые могли видеть в безбожной России воплощение всего зла в мире, но мятеж генералов-франкистов в 1936 году не был направлен против коммунистов как таковых, хотя бы только потому, что те составляли меньшинство в Народном фронте (см. главу s). Он был направлен против подъема народного движения, которое до начала гражданской войны поддерживало социалистов и анархистов. Считать фашизм последствием того, что сделали Ленин и Сталин, стали уже задним числом.

И все же необходимо понять, почему «правый бумеранг», столь внезапно набравший силу после Первой мировой войны, одержал свои решающие победы именно в обличье фашизма. Ведь экстремистские движения ультраправых существовали и до 1914 года — исповедовавшие истерический национализм и ксенофобию, идеализировавшие войну и насилие, фанатичные приверженцы насильственных методов подавления, страстные антилибералы, антидемократы, антипролетарии, антисоциалисты и антирационалисты. грезящие о возвращении к ценностям, отброшенным современностью. Они имели определенное политическое влияние в кругах правых политиков и в некоторых кругах интеллигенции, но никогда не обладали властью.

После Первой мировой войны им дало шанс крушение старых режимов, а вместе с ними — старых правящих классов с их механизмами управления, влияния и гегемонии. Если старые режимы могли и дальше оставаться в рабочем состоянии, не было необходимости в фашизме. Он не прижился в Великобритании, несмотря на определенные попытки, о чем говорилось выше. Традиционные правые консерваторы оставались под контролем. Он не сделал никаких существенных успехов во Франции до поражения 194° года. Хотя традиционные французские праворадикальные организации (монархическое «Французское действие» и «Огненный крест» полковника Ла Рока) были вполне готовы сражаться с левыми, они не являлись чисто фашистскими. Кое-кто из их членов даже принимал участие в Сопротивлении.

Отступление либерализма

С другой стороны, фашизм не был нужен ч тех обретших независимость странах, где к власти пришел новый националистический правящий класс или группа людей. Эти люди могли быть реакционерами и вполне могли предпочесть авторитарное правительство по причинам, которые будут рассмотрены ниже, но в Европе каждое устремление в сторону антидемократического правого фланга в период между мировыми войнами отождествлялось с фашизмом лишь с пропагандистскими целями. Не было влиятельных фашистских движений ни в новой Польше, где

у власти находились авторитарные военные, ни в чешской области Чехословакии, ставшей демократической, ни в правящем сербском ядре новой Югославии. Там, где существовали влиятельные фашистские или подобные им движения (в странах, чьи руководители были традиционными правыми или реакционерами,—в Венгрии, Румынии, Финляндии, даже во франкистской Испании, лидер которой не был фашистом), правительству не составляло большого труда держать эти движения под контролем, если только немцы не оказывали на него давления (как произошло в Венгрии в 1944 году). Это не означает, что немногочисленные националистические движения в старых или вновь образовавшихся государствах не поддерживали фашизм. Они делали это хотя бы потому, что ожидали финансовой и экономической поддержки из Италии, а после 1933 года и из Германии, как было во Фландрии (бельгийской), Словакии и Хорватии.