Мы живые - Айн Рэнд

Вава ответила ему теплой, благодарной улыбкой. Лео же пил, глядя на Риту.

Когда они вернулись в гостиную, огонь в камине уже почти погас, и его нужно было разжигать заново. Лидия снова начала играть; несколько пар лениво танцевали. Вава спела песенку о мертвой даме, чьи пальцы почему-то пахли ладаном.

Коля Смяткин изображал из себя пьяного, а Виктор рассказывал анекдоты; его примеру вскоре последовали и другие гости. Некоторые анекдоты были политическими; бросив опасливый взгляд на Андрея, их рассказчики, покраснев, умолкали на полуслове.

К пяти утра все уже утомились, но никто не решался идти домой до рассвета. Милиция была не в силах справиться с бандитами и грабителями, и поэтому мало кто осмеливался ходить по улицам после полуночи.

Доктор Миловский с женой удалились, оставив гостей одних дожидаться рассвета. Важная накрахмаленная горничная втащила в гостиную предусмотрительно одолженные у соседей матрасы, которые разостлали вдоль стен. Горничная ушла, и Вава погасила свет.

Гости по парам расположились на матрасах. В полной темноте ничего не было видно, кроме последних отблесков огня в камине да огоньков папирос. Ничто не нарушало тишину, кроме шелеста и подозрительных звуков, которые явно нельзя было назвать шепотом. По неписаным законам вечеринок никто не должен был быть излишне любопытным в эти последние часы вечеринки, которые, несмотря на то, что все устали, были самыми восхитительными.

Кира почувствовала, что на ее руку легла рука Андрея.

— Наверное, у них есть балкон, давай выйдем, — прошептал он.

Пробираясь за Андреем к балкону, Кира услышала что-то вроде вздоха и звука страстного поцелуя, доносящегося из угла, где, обнявшись, лежали Вава и Виктор.

На балконе было холодно. Улица напоминала длинный серый тоннель, в котором стояла мертвая тишина. Замерзшие лужи были похожи на осколки битого стекла, разбросанные по тротуару. Окна же походили на большие куски льда, вмерзшие в стены домов. У столба стоял милиционер. Над ним висел флаг. Милиционер был неподвижен, флаг тоже.

— Забавно, — сказал Андрей. — Никогда не думал, что мне так понравится танцевать.

— Андрей, я на тебя рассердилась.

— За что?

— Ты второй раз не заметил моего лучшего платья.

— Оно прекрасно.

Дверь позади них заскрипела, поворачиваясь на ржавых петлях. На балкон, держа в уголке рта папиросу, вышел Лео.

— А что, Кира теперь тоже является национализированной собственностью? — язвительно спросил он.

Андрей спокойно, медленно ответил:

— Иногда я думаю, что для нее было бы лучше, если бы она была ей.

— Ну, этому не бывать, — сказал Лео, — конечно, если партия не примет об этом специальное решение.

Они вернулись в тепло темной гостиной. Ни слова не говоря, Лео уложил Киру на матрас рядом с собой; она задремала на его плече. Рита, пожав плечами, отодвинулась от них. Андрей стоял у балконной двери и курил.

В восемь утра на окнах раздвинули занавески. Серое небо разлилось по крышам домов, словно мыльная вода. Вава в прихожей провожала гостей. Ее немного покачивало, под глазами синели круги — следы усталости. Помада размазалась у нее по подбородку, а у носа висел выбившийся темный локон. Гости выходили группами, стараясь и по улице идти вместе.

Рассвет был холодным, под ногами хрустел лед. Андрей на секунду отвел Киру в сторону. Показав на Лео, который в тот момент помогал Лидии перепрыгнуть через лужу, Андрей спросил:

— Ты часто с ним видишься?

По вопросу Кире стало понятно, что он еще не узнал правды; а по тону — что она никогда ему этого не скажет. В витринах закрытых на большие висячие замки магазинов горел свет. На многих из них висели таблички: «Товарищи грабители, пожалуйста не беспо-коитеся. Внутри — пусто».

Летом Петроград превратился в огромную доменную печь.

Деревянный настил тротуаров покрылся черными трещинами, словно русло высохшей реки. Стены домов, казалось, задыхаются от жары, а от крыш несло сплавившейся краской. Люди, с лихорадочным блеском в глазах, тщетно пытались отыскать в каменном городе хоть одно дерево. Но когда они его наконец находили, поворачивали прочь: неподвижные, мертвые листья были покрыты толстым слоем серой пыли. Волосы липли к лбам. Лошади трясли головами, чтобы отогнать назойливых мух от покрытых пеной ноздрей. Нева остановилась; маленькие огненные проблески лениво поигрывали на поверхности воды, словно это был расплавленный металл, отчего людям казалось, что становится еще жарче.

Как только выдавалась возможность, Кира и Лео уезжали па день за город.

Они шли, взявшись за руки, сквозь чередующиеся полосы солнечного света и теней от сосен. Словно колонны из темного камня, словно бронзовые от загара мускулистые тела, от которых отшелушивались тонкие чешуйки, эти сосны стояли, как охранники, ревниво (клонившись над аллеей, пропуская к ней сквозь тяжелую малахитовую зелень лишь несколько лучиков нежно-голубого света.

На покрытых зеленью склонах канавы уже виднелись маленькие лиловые пятнышки фиалок, склонившихся к песчаной гряде; лишь серебряное поблескивание песка говорило, что в канавке была вода. Кира шла босиком, сняв туфли и чулки. Она весело пинала упавшие с сосен шишки, и между пальчиками ее ног застревали мягкая пыль и сосновые иголки. Лео нес ее туфли, подвешенные на старой сухой метке, его светлая рубашка была расстегнута, а рукава закатаны до локтей. Кира прошлепала босыми ногами по доскам старого моста. Через широкие щели в настиле подмигнули отблески на воде, которые сверкали, словно чешуя маленьких рыбок; под ними черными запятыми резвились головастики.

Они присели на лугу. Высокая трава стеной поднималась вокруг них, уходя до самого неба, синего и раскаленного; даже оно, казалось, пахло клевером. Где-то, словно электрический моторчик, стрекотал кузнечик. Кира сидела, а Лео лег, растянувшись во весь рост и положив голову к ней на колени. Он пожевывал стебелек.

Его рука напоминала те безупречные руки, что изображались на рекламах иностранных сигарет. Время от времени она наклонялась и целовала его.

Затем они устроились на огромном корне дерева над рекой. Внизу, на склоне, раскидистые лапы папоротников напоминали карликовые пальмы. Серебристо-белая кора берез сверкала на солнце, а листва походила на устремившийся вниз водопад, чьи брызги так и замерли в воздухе, трепеща, превращаясь из серебристо-белых в зеленые, и наоборот; время от времени листья падали в реку, которая тут же уносила их своим течением. Кира проворно и весело, словно маленький зверек, лазала среди корней, камней и папоротников. Лео наблюдал за ней. Ее движения были резкими и ловкими, и в то же время — невыразимо грациозными. И эта грациозность ее движений, не мягких и плавных, а быстрых, геометрически точных, напоминала движения в причудливом современном танце. Она уселась на ствол высохшего дерева, и казалось, что все линии ее тела были абсолютно прямоугольными: кисти рук, локти, туловище, ноги; в острых, угловатых, четкоочерченных формах ее напряженного, упругого тела было что-то, напоминающее молнию. Затем Лео поднялся, догнал ее, поймал своими крепкими руками и прижал к себе, словно выровняв ломаные линии ее тела. Она засмеялась странным, слишком веселым смехом, в котором были и вызов, и торжество, и восторг. Ее влажные губы блестели.