Ярость в сердце - Камала Маркандайя

разлучиться, защитит нас от войны и от всего, как будто до нас не было уже миллионов людей, которые тоже этому верили и тоже были обмануты.

— Я никогда не покину тебя, — сказала я. — Никогда.

Этому я тоже верила. Я обвила его руками и прильнула к нему всем телом. Самый дорогой на свете! Мой любимый!

— А я никогда не захочу, чтоб ты меня покинула, — ответил он.

Он тихонько гладил мои волосы, кончики его пальцев нежно касались моего лица, затылка, шеи, плеча… Я лежала спокойно, отдаваясь этой нежной ласке. Ощущение было очень приятное, не слишком острое и, пожалуй, даже умиротворяющее. Я была счастлива, понимала, что счастлива, но это было не то абсолютное счастье, какое испытывают люди, не раздумывая, бросающиеся в бездну любви.

Наконец я села и с сожалением сказала:

— Пожалуй, пора возвращаться.

— Да.

— Поздно, надо идти.

Но мы продолжали сидеть. А между тем быстро смеркалось, с моря на нас надвигалась тьма. Мы встали и пошли по берегу. Волны светились изумрудной россыпью. Ступни наших ног оставляли на мокром песке багровые фосфоресцирующие следы.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Чувствовалось, что жаркое время года подходит к концу: солнечный свет был уже не белым, а желтым. Приближался дождливый сезон. В горах, видимо, шли дожди, потому что оттуда почти все вернулись, но на равнине было еще сухо.

Купе во всех четырех вагонах «Горного экспресса» были заполнены до отказа. Девять месяцев в году даже администрация железной дороги, вероятно, не помнила об этой небольшой ветке; зато остальные месяцы экспресс, если он, конечно, заслуживает этого названия, был набит пассажирами. И вот он с шумным пыхтеньем подкатил к вокзалу. За стеклами виднелись бледные растерянные лица людей, неожиданно окунувшихся в зной, от которого они уже успели отвыкнуть за несколько прохладных месяцев жизни в горах.

Ричард окинул критическим взглядом пассажиров, вылезавших из вагонов, и сказал:

— Когда мы вернемся с гор, ты будешь выглядеть точно так же.

— Ну, уж нет. Я не стану пудриться, не стану подводить глаза и красить губы, и тогда пот не причинит урона моему достоинству.

Мы расхохотались, как школьники. Ричард прошептал:

— У мужчин тоже ужасный вид, милая? Ты только взгляни!

И действительно: те, у кого когда-то была белая кожа, стали пятнисто-красными, а смуглые окрасились в странный багровый цвет. Лица женщин, напудренные и накрашенные в горной прохладе, походили на стену с облупившейся штукатуркой. Окруженные капризными детьми и нерасторопными слугами (без которых они, однако, никогда не обходятся во время своих поездок), пассажиры с раздраженным видом. стояли на перроне, где и без того, как это всегда бывает в Индии, толпилось слишком много народа.

Каждый из них вез кладь, считающуюся неотъемлемой принадлежностью индийского путешественника: мешки с одеялами, постельными принадлежностями и противомоскитными сетками; большие корзины с бутылками содовой воды, питьевой воды и молока; корзины поменьше — с пахучими склянками, наполненными нашатырным спиртом, маслом лимонного сорго и различными порошками и жидкостями для борьбы с насекомыми; теплые пледы, тропические шлемы, солнечные очки, термосы, в которых позвякивали либо кусочки льда, либо (это опасение преследует вас на всем протяжении пути) — разбитое стекло. А тут еще шумные, суетливые, несносные слуги со своими бесформенными узлами, бог весть чем набитыми и перевязанными грязными полотенцами, с глиняными кувшинами и помятыми железными сундучками.

Вот подошел, лязгая буферами, другой поезд, чтобы везти этот живой груз дальше, в глубь равнины. Но он не спешил отправляться-: мы видели, как отцепленный паровоз осторожно, с утомительной медленностью, пятился к поворотному кругу. Тем временем пассажиры начали грузиться в вагоны — пропыленные, злые, недовольные тем, что их не так быстро, как хотелось бы, увозят из этого пекла.

— Чем возвращаться оттуда в таком паршивом настроении, лучше уж совсем не уезжать, — заключил Ричард.

— Когда мы вернемся, мы тоже будем измучены, сказала я. — И вид у нас будет не лучше.

— Милая, можешь ты мне объяснить, чем они так измучены?

— Жарой.

— Нет, — возразил он. — Они измучены заботами о своих бесчисленных узлах. Не умеют путешествовать налегке.

— Зато мы умеем, — проворчала я. Мысль о собственном багаже стала серьезно меня беспокоить. — Здесь-то температура плюс сто[15], а а горах — холодно. У нас с собой один чемодан. А ведь скоро пойдут дожди.

— Я же купил тебе пальто, — напомнил он. — Разве это не в счет?

Я ничего не ответила. Он действительно купил мне пальто, хотя для этого ему пришлось объехать чуть ли не всю округу. В этих краях, да еще летом, пальто — большая редкость, чем алмазы в пустыне.

— Другие женщины радовались бы новому пальто, — продолжал Ричард. — Особенно…

— Дома их у меня несколько десятков, — перебила я. — Их ест теперь моль.

— Я не вынес бы, увидев тебя в пальто, изъеденном молью. Все, что угодно, только не это.

Наш спор, вероятно, продолжался бы, если бы «Горный экспресс», стоявший у противоположной платформы, не запыхтел, готовый тронуться, Ричард взял чемодан, и мы сели в вагон. Кроме нас двоих, в купе никого не было. Другой поезд, который начал двигаться рывками по узкой прямой колее в противоположном направлении, был до отказа набит людьми.

Ричард спросил:

— Ты уверена, что мы едем туда, куда нужно?

— Уверена, что нет, — засмеялась я. Видимо, жара сделала меня чуточку легкомысленной.

— Тогда выйдем, — сказал он и выскочил из вагона.

— Ричард! — пронзительно закричала я, высунувшись из окна. — Не дури! Останешься здесь! Поезд сейчас тронется! — Поезд медленно заскользил вдоль платформы. — Ричард! — отчаянно завопила я. — Садись же! Мы…

Но тут я поняла, что движется не наш поезд, а тот, который идет в другом направлении, и немного успокоилась.

Ричард стоял, посмеиваясь.

— У меня тут есть одна мысль.

— Ах, вон что.

— Правда. Если выйдешь, я скажу, что придумал. Поторопись. Дежурный уже флажком машет.

Негодующая, я выбралась из вагона, размахивая железнодорожными билетами.

— Зачем же мы билеты брали? Что мы будем с ними делать?

— Ты коллекционируешь билеты?

— Еще чего не хватало!

— Тогда выбрось.

Я с ожесточением бросила картонки на пути, вслед уходящему «Горному экспрессу».

Ричард сказал:

— Мы поедем в открытом автобусе. В Индии мне еще не приходилось в них ездить. А тебе?

— Что же ты сразу не сказал? — В голосе моем все еще звучала обида. — Можно было бы обменять железнодорожные билеты на автобусные. — Как ни странно, этот обмен действительно был возможен.

— Милая, не будь такой жадной. Откуда в тебе скупость?

Если б не это обвинение, я бы подняла брошенные билеты или, по крайней мере, напомнила бы