Италия на рубеже веков - Цецилия Исааковна Кин

На этом же заседании парламента выступил также Антонио Саландра, который говорил о либеральных традициях, подтвердил принцип светского характера государства и заявил, что либералы сохранили большинство в палате и имеют полное право продолжать руководить страной. Джолитти в заключительном слове защищал деятельность своего правительства, подтвердил необходимость Ливийской войны, хотя и добавил, что вел ее «без энтузиазма», и повторил то место в королевской речи где говорилось о светском характере государства. Он опять сказал, что люди, участвовавшие в операциях с пактом Джентилони, «не настоящие либералы». 18 декабря 1913 г. правительство получило вотум доверия: 362 человека — за, 90 — против, 13 — воздержалось. Социалисты и почти вся Эстрема голосовали против доверия кабинету Джолитти.

Для Джолитти создалось трудное положение. Дело даже не только в том, что оппозиция была значительной. Важно было другое: парламентское большинство было слишком разнородным и даже такой опытный политик, как Джолитти, столкнулся с очень неприятными ситуациями. Конгресс радикальной партии, проведенный в Риме 31 января — 2 февраля 1914 г., подавляющим большинством голосов решил перейти в оппозицию. В первый момент после конгресса некоторые министры-радикалы, несмотря на это решение, остались в правительстве. Вскоре Джолитти внес на рассмотрение парламента законопроект, провозглашавший преимущества гражданского брака перед религиозным. Тем самым Джолитти хотел подтвердить светский характер государства, но парламент отреагировал недоверчиво и враждебно: было подано 187 голосов — за, 201 — против. Между 10 февраля и 7 марта происходили большие дискуссии, связанные с финансовыми проблемами, и Соннино поднял вопрос о суммах, израсходованных на Ливийскую войну. Подавляющее большинство депутатов было за поддержку правительства, по как раз в тот момент министры-радикалы решили выйти из его состава (некоторые историки думают, что это было сделано не без одобрения Джолитти или во всяком случае нс против его желания). Это дало «человеку из Дронеро» повод 10 марта представить королю заявление об отставке кабинета, не поставив предварительно на голосование вопрос о доверии правительству. Король принял отставку. Возможно, Джолитти думал, что все это ненадолго и он опять вернется к власти, но все сложилось иначе.

Джолитти в своих мемуарах писал, что результаты выборов показали неправоту тех консерваторов, которые, не осмеливаясь открыто выступать против избирательной реформы, втайне ее саботировали. Как будто ничего чрезвычайного не произошло. Социалисты выиграли много мест, но все же были в меньшинстве. Католики имели успех, особенно в деревнях, но в общем, несмотря на значительное обновление состава парламента, он сохранял свой прежний характер и правительству было обеспечено большинство. Однако «каждый новый парламент испытывает потребность, иногда полезную, провоцировать кризис. На этот раз толчок к кризису дали радикалы. Уход радикалов из большинства, поставивший «левую» коалицию в такие условия, что она не могла более осуществлять управление страной, логически приводил к тому, чтобы власть перешла к правым. Группа, которая на протяжении стольких лет преданно считала своим лидером Соннино, распалась после Ливийской войны, поскольку исчезли причины, объединявшие ее; каждый из этой группы получил полную свободу действий. Вследствие этого самым подходящим кандидатом оказался Саландра, и, действительно, его имя назвали королю я и большинство лиц, с которыми проводились консультации»{145}.

Это место в мемуарах вполне соответствует характеру и стилю «человека из Дронеро»: ни одного лишнего слова, никакого — даже отдаленного — намека на выражение чувств, на риторику, никакой попытки подвести итоги своей собственной долголетней политической и государственной деятельности. Все сухо, лаконично, как-то отстраненно, словно бы речь идет не о конце очень важного периода в личной судьбе Джованни Джолитти и в истории итальянского либерального государства. Мужество у этого человека было, было и большое чувство собственного достоинства. Несмотря на уход от власти, имя Джолитти оставалось символом для друзей и для врагов.

ИДЕОЛОГИЯ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

В начале эры «социалистической монархии» значительная часть образованного итальянского общества независимо от того, были ли эти люди позитивистами пли, например, неогегельянцами, верила в ценности либерализма как политической философии и в парламентскую систему. Но мы говорили уже о том, что постепенно происходил процесс коррозии, подтачивавший основы «системы Джолитти». Мне кажется, не будет преувеличением сказать, что сам Джолитти, со свойственным ему прагматизмом отстаивая примат реалистической политики и искусно балансируя между «левыми» и правыми, отчасти невольно способствовал возникновению в годы его правления феномена неотрансформизма. Он владел высшим искусством маневрирования, осуществлял самые смелые политические и парламентские комбинации, и то, что называли «цинизмом Джолитти», не выдумка и не преувеличение.

«Система Коррьере», в чем-то, быть может, менее эластичная, нежели «система Джолитти», могла противостоять системе «человека из Дронеро» прежде всего потому, что Луиджи Альбертини действительно был моралистом (в одной итальянской газете в 1979 г. писали, что Альбертини и дон Стурцо были «последними моралистами» в этой стране). Попытаемся дать синтез «системы Коррьере». Государство является высшей ценностью, антисоциализм не подлежит пересмотру, антиклерикализм — тоже, поскольку либеральное государство было создано в борьбе с церковью. Основа внешней политики — англофильство, внутренней — громадное значение, придаваемое южному вопросу. Что до экономики, то «Коррьере», как мы уже писали, выступал то в защиту либеризма, то в защиту протекционизма — это отражало сложную борьбу интересов. Отношение Альбертини к Ливийской войне сначала было отрицательным, но потом он «поддался риторике» и позже это признал.

Главные обвинения против Джолитти заключались в том, что он «циник и прагматик», пренебрегающий «священными ценностями Рисорджименто». Надо сказать, что «великие традиции» как таковые никто не ставил под сомнение. Спор шел о том, кто их лучше истолковывает и осуществляет. Из-за этого однажды в парламенте произошла словесная дуэлъ между Джолитти и Саландрой, потому что Саландра претендовал на то, что именно он является «духовным сыном» Куинтино Селлы, одного из немногих политических деятелей, кого чтил и «человек из Дронеро».

Мы говорили уже, что Альбертини и Моска «были созданы друг для друга». По своему духовному складу оба были аристократами и доктринерами. Может быть, Альбертини был большим моралистом, а морализм часто предполагает некую склонность к утопии. Что до Моски, он утопий не признавал. Риторики не терпели оба. Альбертини и Моска были меридионалистами, так же как и Луиджи Эйнауди, и Соннино, и директор «Джорнале д’Италия» Бергамини. Однако, как известно, меридионалистами были люди совершенно различной политической ориентации. Возьмем для примера Моску и Эйнауди.

Моска был впервые избран в парламент в 1909 г. и резко возражал против проекта избирательной реформы, предложенной Джолитти. Ему этот проект представлялся «утопическим». В мемуарах Джолитти писал, что парламентская речь Моски была единственной, в которой содержались «аргументы,