Благие намерения - Александра Маринина

Став невестой, Люба наконец получила разрешение матери ибабушки отрезать косу, но и та, и другая категорически воспротивились тому,чтобы Любу стригла Тамара.

– Она все испортит! – говорила ЗинаидаВасильевна. – У нее совершенно нет вкуса. Пусть мужчин машинками стрижет«под полубокс», ни на что другое она не способна.

Люба молчала и тихо улыбалась, ей было все равно, кто еепострижет, главное – стать обладательницей настоящей взрослой прически. ЗатоТамара на слова матери всегда отвечала ехидными выпадами, дескать, лучше совсемне иметь никакого вкуса, чем тот, которым обладает мама Зина. Сестре же Тамараобиженно говорила:

– Она же ни разу не видела, что я умею! Она даже непредставляет, какие прически я делаю! Ей вообще неинтересно, чем я занимаюсь.Сколько раз я предлагала ей причесать ее, даже не постричь, а просто причесать– ни разу не согласилась. Забыла уже, как ей понравилось, как я ее причесала,когда папу ранили, помнишь? И Бабане понравилось, и тебе. Упертая, как ишак:нет – и все!

– Тома, не расстраивайся, давай ты меня пострижешь,когда никто не видит, а всем скажем, что я в парикмахерской была, –предлагала Люба.

– Я не собираюсь врать, для меня это вопрос принципа –чтобы родители выказали мне доверие, – гордо отвечала Тамара. – Еслиты боишься признаться, что это я сделала тебе стрижку, тогда вообще ничего ненадо, иди вон в ближайшую цирюльню, пусть тебя обкорнают за три копейки.

Люба понимала доводы Тамары, и ей не хотелось ссориться ссестрой, но и ссориться с матерью было боязно.

– А вдруг она обидится, что я ее не послушалась?Представляешь, у меня свадьба на носу – и ссора с мамой. Чего доброго, еще насвадьбу не придет или придет, но не будет со мной разговаривать. Весь праздникбудет испорчен.

Со свадебным нарядом тоже дело шло трудно, по крайней мередля Любы. Ей хотелось белое платье, как у Валентины Терешковой на свадьбе скосмонавтом Николаевым, с круглым вырезом, облегающее грудь, приталенное, спышной юбкой, настоящее свадебное. Фотографию Люба видела в газете и никак немогла забыть. И фата чтобы была такая же, до середины спины, на макушкесобранная и сколотая искусственными цветами. И непременно чтобы были тонкиебелые прозрачные перчатки до локтя. Но ее желание понимания не вызвало ни укого, даже у Тамары. Анна Серафимовна полагала, что платье должно быть,разумеется, белым, но скромным, прямым, чуть ниже колена, и фата должна бытьтакой же длины, как само платье, ни в коем случае не короче. Зинаида считала,что белое платье – слишком маркое для повседневной жизни, да и куда его носить?А носить придется, потому что семья не настолько богата, чтобы позволять себетратиться на платье для одного-единственного выхода. Если уж покупать или шить,то такую вещь, которую потом можно еще несколько лет надевать, то естьпрактичную, поэтому, по мнению мамы Зины, платье, в котором дочь отправится вЗАГС, должно быть светленьким, в горошек или в цветочек, с рюшечками (длянарядности), но ни в коем случае не с белоснежным фоном (а то будет сильнопачкаться и от частых стирок быстро придет в негодность).

Что касается Тамары, то она была категорической противницейкак белоснежного платья, так и светленького, но обыкновенного.

– Я вообще не понимаю, чего вы уперлись в это«беленькое и светленькое»! – возмущалась она. – Что, других цветовникаких нет? Можно сделать шикарный наряд, оригинальный, элегантный, например,голубой или ярко-красный. Получится нарядно, а если уж матери так прибило,чтобы было практично и можно было потом носить, станешь надевать в театр или вгости. Любка, я бы тебе такое придумала – такого ни у кого в Москве не будет!Представляешь, уникальный наряд, исключительный, такого никто никогда не видел,ни в «Работнице», ни в «Бурде» ничего даже похожего нет. Лучше заграничного!

Тамара знала, о чем говорила: среди ее знакомых были тесчастливицы, кому повезло хотя бы иногда держать в руках немецкий модный журнал«Бурда», и к ним в гости посмотреть на зарубежные модели сбегались и соседи, иприятельницы, в числе которых, разумеется, была и Любина сестра. Но Люба нехотела «лучше заграничного», она хотела платье, как у Терешковой, и при этом непоссориться ни с мамой, ни с бабушкой, ни с сестрой. Совместить интересы всех иникого не обидеть оказалось невозможным, и Люба сдалась на милость матери,которая каким-то образом уговорила Анну Серафимовну (а скорее всего, АннаСерафимовна почла за благо уступить невестке и не конфликтовать). На мнениеТамары Зинаиде Васильевне было наплевать, она с давних пор пребывала вубеждении, что «Томка – неудачный ребенок» и ничего умного и дельного старшаядочь все равно не предложит. Мнение самой Любы мамой Зиной в данном случае тожене учитывалось, поскольку Люба как младшая в семье права голоса не имела, да ипривыкли все, что она свое мнение высказывает крайне редко и никогда его ненавязывает.

В итоге платье, которое под чутким руководством ЗинаидыВасильевны сшила для Любы портниха, оказалось, по мнению Тамары, «чудовищным» и«деревенским», а главное – банальным, в таких пол-Москвы ходит. Единственнымего достоинством оказалось то, что оно идеально село по фигуре, то естьпортниха-то была хорошей, а то, что со вкусом у заказчицы не все обстоялоблагополучно, – это другой вопрос.

В парикмахерскую, отстригать косу, Зинаида повела Любу сама,чтобы дочь не обрезала волосы короче, чем хотела мать. Разумеется, это быланикакая не стрижка, а просто обрезание волос до определенной длины: Зинаидасчитала, что на свадьбу Люба должна сделать «бабетту», поэтому о совсемкоротких волосах не могло быть и речи. Тамара горько усмехалась и говорила, чтолучше уж коса, чем «такое пошлое мещанство». Сама же она предлагала стрижку«колокол», очень модную в то время в Германии, и, кроме того, тонированиеЛюбиных темно-русых волос в бронзовый или медный цвет.

За два дня до свадьбы, которую собирались отпраздновать впросторной четырехкомнатной квартире Романовых, пришла телеграмма от АндреяБегорского: он сообщал, что получил трехдневный отпуск за отличную службу ипостарается успеть прибыть в Москву к торжественному дню. Услышав об этом, Любабросила все и помчалась изучать афиши театров и кино.

– У него будет всего три дня, – возбужденноговорила она Родиславу, – надо, чтобы он провел их с пользой. Ведь он там,в армии, ничего не видит. Надо купить ему заранее билеты на все самое новое ихорошее, на «Гамлета» со Смоктуновским, на «Живых и мертвых», там Папанов такиграет – я прямо расплакалась! Я поговорю с папой, может быть, он сможетдостать один билетик на «Доброго человека из Сезуана», говорят, очень хорошийспектакль, это совсем новый театр, «На Таганке», у нас на курсе некоторыеребята смотрели – они в полном восторге. И еще надо нам с тобой посмотреть,какие сейчас проходят выставки. Как здорово, что Андрюшка приезжает!

Николай Дмитриевич в ответ на просьбу дочери достать билет втеатр на Таганке только кивнул головой и что-то пометил в блокноте, но спустянесколько минут спросил: