Пацаны, не стреляйте друг в друга - Владимир Колычев

Он встал со своего места, подсел к ней, нежно обнял ее за плечи. Она даже не шелохнулась.

– Ты хочешь быть со мной?

– Да.

– И что тебе мешает?

– Все мешает. В том числе ты сам...

– Не верь никому, ни Антону, ни себе. Я не подставлял твоего мужа, я не пытался сжить его со свету.

– Может быть. Но тем не менее он снова в тюрьме. И я не могу быть с тобой, пока он там...

– Хорошо, я постараюсь вытащить его оттуда.

– Как?

– Что-нибудь придумаю... У меня есть адвокаты, которые могут даже Иуду оправдать...

– Думаешь, у Антона нет таких адвокатов.

– Я не думаю, я знаю. Твой муж не так богат, как бы он этого ни хотел. Да, у него есть бизнес, но у него есть и компаньоны, с которыми он делит прибыль.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Разведка работает...

– Какая разведка?

– Моя разведка... Кто владеет информацией, тот владеет миром. Может, я и не владею всем миром, но мир бизнеса для меня открытая книга...

– Да, Юра говорил, что ты не бедный человек. Он сказал, что ты дом этот купил...

– Дом?.. Да, это уже мой дом. И купил я его для того, чтобы поближе к тебе быть... Юра тебе говорил?

– Да, Костромской.

– Понятно, что не Лосев... Хотя он в курсе. И у вас был вчера. Или не был?

– Лосев?.. Кажется, был...

– Так был или кажется?

– Да, был. За деньгами приходил.

– За деньгами?

– Да, ему двадцать тысяч срочно понадобилось, наличными. Сказал, что у него только десять и карточка... Деньги мы ему, конечно, дали...

– Про меня он ничего не говорил?

– Нет, ничего... А что?

– Да так... Я слышал, он глаз на Агату положил.

– Он?! На Агату? – нахмурилась Настя. – С чего ты взял?

– Да слухи ходят.

– Нет, не может быть... Хотя...

Настя задумалась. После непродолжительной паузы сказала:

– Обычно он смотрит на Агату нейтрально. А иногда – как мужчина на желанную женщину... Я думала, мне показалось. А сейчас думаю, что нет...

– Агата очень красивая. Неудивительно, что мужчины на нее засматриваются.

– Ты тоже засматриваешься?

– Нет, просто смотрю. Нейтрально, как ты сказала. С нейтральным восхищением. А засматриваться я могу только на тебя.

– Но я уже не молодая.

– Думаешь, буду тебя утешать? Утешают, если есть повод. А здесь повода нет. Может, ты и не молодая, но самая лучшая. И если нужно кого-то утешать, то это меня. Потому что ты воротишь от меня нос...

– Но это не так... Я хочу быть с тобой, но дело в том, что я замужем...

Панфилов молчал. Ему нечего было говорить. Сто раз он уже слышал, что Настя замужем, что не может оставить в беде своего Антона. И Агата как тот камень у нее на шее... Надоело слушать, надоело уговаривать. Пусть поступает как знает... А он будет ждать. Жить здесь и ждать, когда она сама созреет для того, чтобы бросить мужа. А насчет Агаты – была у него одна задумка. Правда, не было уверенности, что дело выгорит...

– Я что-то не так сказала? – забеспокоилась Настя.

Он молча пожал плечами. У нее своя голова на плечах, пусть сама думает, что правильно, а что нет.

– Почему ты молчишь?

– Думаю.

– О чем?

– О том, что нам встряхнуться надо. В Москву можно съездить.

– Зачем?

– Собаку твою убили. Виноват, хочу исправиться...

– Да, жаль Барона, хороший был пес, – скорбно вздохнула Настя.

– Можно заказать такого же. Но лучше на «Птичку» съездить, самим выбрать. Ты и я...

– Нет, я в город поеду. К мужу... Уже знаю, с кем договориться, чтобы свидание дали...

– Счастливого пути! – невозмутимо пожелал ей Панфилов.

Знал бы кто, какой ценой далось ему это внешнее спокойствие.

– То есть ты меня отпускаешь? – раздосадованно, как он того и добивался, спросила Настя.

Он молча кивнул. Не мог же он удерживать ее.

– К вечеру я вернусь, – сказала она.

В ее голосе угадывался намек. Но Марк Илларионович ничем не выдал свой интерес. Ничего не выражающий взгляд. Придешь вечером – хорошо, нет – и не надо.

Настя была сбита с толку. Она думала, что он будет уговаривать ее, упрашивать. А он молчал, как бесчувственный истукан.

В комнату быстрым шагом вошел Костромской. Панфилов недовольно покосился на него.

– Марк Илларионович, труп у нас!

Раздражение исчезло, но нервы загудели под натиском тревожно-азартных эмоций.

– Где у вас?

– Здесь, у последнего дома, на первой линии...

– А бригада уже уехала.

– Да, уже.

– Возвращать надо.

– Но я труп не видел. Мне только что сказали...

– Кто?

– Мужчина. Сосед ваш. Он здесь, у ворот, ждет...

– Дела, – озадаченно потер щеку Панфилов.

Логично было бы отправиться к предполагаемому месту преступления. Но не мог он бросить Настю на произвол судьбы. Вспомнились почему-то слова Нонны, когда она предупреждала его, что невидимый убийца, возможно, продолжит свои кровавые злодеяния. С Максютовыми, дескать, покончено, на очереди – Грецкие... Возможно, сама нечистая сила бродит где-то вокруг.

– Левшин! Захарский!

Он отправил Настю домой, но не одну, а под защитой своих телохранителей. И только после этого занялся трупом.

Панфилов надеялся на ошибку. Все-таки воскресенье, третий день горячо любимого русского праздника с названием Пятница. У кого-то просто похмелье, а у кого-то и вовсе – проводы белой горячки. Но мужчина, сообщивший о происшествии, был совершенно трезв. И труп существовал в реальности. И очевидно – криминальный.

Тело молодого человека лежало в кювете, обсаженном кустами, на спине. Во лбу маленькая дырочка от пули. Глаза открыты, рот перекошен, как будто со страха. Навеки застывшее выражение предсмертного ужаса.

– Я собаку выгуливать вышел, в лес шел... – рассказывал мужчина. – Смотрю, какая-то темная жижа на тротуаре, полоса в кювет тянется. И Буш мой в эту сторону потянул...

Панфилов уже видел это пятно. Темное, почти черное. Густая подсохшая кровь вперемешку с серым веществом. И такая же темная, но не столь густая полоса, тянущаяся в сторону прикюветных кустов.