Стеклянный небосвод: Как женщины Гарвардской обсерватории измерили звезды - Дава Собел

мисс Эймс, что, можно сказать, молится на ДД – что она готова была бы даже умереть за него. И тем не менее, когда Шепли предложил мисс Пейн продолжить работу мисс Ливитт по фотометрии, она не согласилась. Она сказала, что хотела бы заниматься собственной программой исследований, применить к анализу звездных спектров новые теории строения атома и квантовой физики.

Никто в Гарвардской обсерватории еще не пытался заняться таким исследованием. Никто не мог похвастаться необходимой подготовкой. Но у мисс Пейн за плечами были Ньюнем-колледж и знаменитая Кавендишская лаборатория Кембриджского университета, в которой собрались первопроходцы этих нарождающихся дисциплин. Эта лаборатория была родным домом сэра Джозефа Томсона, лауреата Нобелевской премии 1906 года по физике за открытие электрона. Ученик Томсона Эрнест Резерфорд, которого мисс Пейн описывала как «белокурого великана с громовым голосом», открыл и впервые исследовал атомное ядро, а в 1908 году получил Нобелевскую премию по химии. В дни своего студенчества в Кавендишской лаборатории мисс Пейн узнала о сложном строении «боровского атома» от самого Нильса Бора, нобелиата 1922 года по физике. Хотя ни одна из лекций Бора, которые он читал с сильным датским акцентом, не запечатлелась в памяти мисс Пейн так, как доклад Эддингтона о теории относительности, она сделала неплохие конспекты и сохранила их для дальнейшего использования.

Шепли предоставил мисс Пейн право поступать по своему усмотрению и неограниченный доступ к архиву фотопластинок. Внезапно ее одолел страх перед работой с драгоценными материалами, и она обеспокоенно спросила: «А если я разобью какую-нибудь пластинку?» Тогда, заверил ее Шепли с присущим ему благодушием, она может оставить себе осколки.

Солон и Рут Бейли в марте 1922 года вернулись в Перу, рассчитывая остаться в южной обсерватории на несколько лет. Однако их планы неожиданно изменились, когда через несколько недель после того, как в октябре уехала мисс Кэннон, миссис Бейли перенесла инсульт. У нее было поражено левое полушарие мозга, нарушена речь и частично парализована правая сторона тела. Преданный Бейли ухаживал за ней, консультируясь с местными врачами и полагаясь на помощь служанки. Отчеты о состоянии здоровья Рут он отсылал на север вместе со снимками Большого Магелланова Облака, которое продолжал фотографировать. Шепли, сопереживавший несчастью супругов, хотел избавить их от бремени обязанностей в Арекипе и рассматривал в качестве возможной замены Эдварда Кинга и его жену Кейт. Кинг, которому было шестьдесят два, дружил с Бейли всю жизнь, обладал выдающейся компетентностью и был совершенно не против, но врачи из Гарвардской медицинской школы сочли, что здоровье не позволяет ему заниматься тяжелой работой в высокогорных условиях.

В марте 1923 года на подмогу Бейли в Арекипу приехала Маргарет Харвуд из Нантакетской обсерватории. Она делала снимки через телескоп «Брюс» для Солона и применяла свой послевоенный опыт сотрудничества с Надомной службой Американского Красного Креста в уходе за Рут. «Мне очень нравится здесь работать, – писала она Шепли в июне. – Теперь вторую половину ночи я работаю на "Брюсе". Купол поворачивается достаточно легко, и сам телескоп тоже… Место здесь красивое. Пока нашла только три вида муравьев, и они не сильно отличаются от новоанглийских, но вы лучше разберетесь, когда посмотрите образцы».

В августе миссис Бейли, которая все еще не могла писать и внятно говорить, порекомендовали уехать домой, предполагая, что на уровне моря у нее будет больше шансов на полное выздоровление. Она отправилась в Кеймбридж к сыну и снохе на то время, пока не вернется муж.

Тем временем поиски нового директора для южной станции завели Шепли в обсерваторию Йеркиса в штате Висконсин, куда после Гарварда устроилась на работу Дороти Блок, вторая стипендиатка Пикеринга. Там мисс Блок влюбилась в приезжего астронома по имени Иоаннис Стефанос Параскевопулос (по-английски его называли «Джон Парас»). После свадьбы она уехала с ним в его родную Грецию. Новобрачные совместно работали в Афинской национальной обсерватории, когда Шепли предложил им руководить станцией в Арекипе. Доктор и миссис «Парас» добрались до Перу в декабре 1923 года, и Бейли смог наконец отправиться домой. На прощание круг его давних друзей в этих краях преподнес ему подарок – степень почетного доктора наук старинного Национального университета Сан-Агустина вместе с почетным званием профессора астрономии.

Молодые и энергичные Парасы решили на период облачной погоды в Арекипе переместить обсерваторию и перевезли два телескопа в район медного рудника Чукикамата на севере Чили, на высоту 2700 м. Там под ясным темным небом они сделали множество фотографий, проработав до апреля, пока в Арекипе не улучшилась погода.

Сокращение сезона наблюдений в Арекипе заставило Шепли вернуться к идее Пикеринга перенести Бойденовскую обсерваторию на новое место в Южной Африке, но бюджетные ограничения не позволили ему сделать это. На первом месте стояли более насущные потребности обсерватории. На пожертвования Джорджа Агассиса и других членов Инспекционного комитета директор смог установить в Кирпичном корпусе автоматическую систему пожаротушения. Хотя Пикеринг считал, что кирпичные стены корпуса достаточно защищают от пожара, Шепли видел опасность в деревянных полах, стеллажах, ящиках, столах и прочей офисной мебели.

«С тех пор как в 1850 году в Гарварде был сделан первый фотоснимок звезды под руководством профессора Джорджа Бонда, – напоминал Шепли президенту Лоуэллу, – обсерватория служит хранилищем непрерывно пополняемого собрания астрономических фотографий». Теперь в здании хранилось почти 300 000 стеклянных пластинок. «Снимки, сделанные до 1900 года, особенно важны для изучения движения звезд и изменений их блеска, и они, разумеется, незаменимы, так как дубликатов нет в других обсерваториях». К облегчению обеспокоенных астрономов, новые огнетушители наконец обеспечили архиву ту защиту, которой он заслуживал. Испытания системы показали, что вода, распыляемая из спринклеров, не наносит вреда стеклянной вселенной, которая теперь была еще более надежно укрыта в новых металлических шкафчиках – туда не проникали пыль, плесень и влага.

Еще обсерватории требовались три-четыре дополнительные сотрудницы для работы со снимками. В январе 1924 года, как только закончился стипендиальный период мисс Эймс, Шепли принял ее в штат, чтобы заполнить все еще пустовавшее место Генриетты Ливитт. И хотя Колледж Рэдклифф еще официально не присвоил ей степень магистра наук (приходилось ждать до июня), мисс Эймс уже была готова помогать Шепли в исследовании рукавов спиральных туманностей с целью поиска признаков звездообразования. Целая тысяча новых спиралей только что обнаружилась на одном из свежих снимков из Арекипы, сделанном Бейли через телескоп «Брюс».

Шепли настаивал, чтобы мисс Пейн не ограничивалась магистратурой и продолжала исследования вплоть до получения докторской степени. Очень немногие женщины-астрономы удостаивались такой чести – доктора астрономии были в университетах Нью-Йорка, Калифорнии и Парижа, а мисс Пейн должна была стать первой в Гарварде. Она уже получила в ходе исследований значимые, заслуживающие публикации результаты и собиралась отправить в журнал Nature статью о спектрах самых горячих звезд под именем «С. Пейн», когда Шепли поинтересовался: «Вам что, стыдно признаться, что вы женщина?» Этот вопрос побудил ее сменить подпись на «Сесилия Пейн». Через несколько недель, когда Шепли счел очередную находку достойной новой публикации, он заставил ее поторопиться и подготовить статью ко времени отправки почты на следующий день. Он настолько воодушевился, что даже вызвался напечатать текст на машинке. «Какой славный вечер! – заявила мисс Пейн о своем импровизированном сотрудничестве с ДД. – До глубокой ночи я писала, он печатал. Отправили на почту. И я отправилась в свою комнату в общежитии, как во сне. Мои ноги будто не касались земли… я почти парила. Я не хотела говорить ему, что и сама неплохо печатаю на машинке».

Мисс Пейн оказалась в кабинете у Шепли как раз в тот момент, когда ему принесли письмо, датированное 19 февраля 1924 года, от Эдвина Хаббла, его бывшего коллеги по обсерватории Маунт-Вилсон. «Дорогой Шепли, – начиналось оно. – Вам будет интересно услышать, что я нашел цефеидную переменную в туманности Андромеды». Мало какое сообщение могло настолько ошарашить Шепли. Туманность Андромеды, смутно различимая невооруженным глазом, была самой крупной и наиболее пристально изучаемой спиралью. В августе 1885 года в ее середине вспыхнула новая, но это событие не засняли, так как астрофотография в ту пору находилась в зачаточном состоянии. С тех пор в туманности Андромеды не наблюдали признаков отдельных звезд ни в центре, ни в спиральных рукавах. Друживший с Шепли Адриан ван Манен, которому доводилось измерять вращение туманности Андромеды, клялся, что, по его данным, она вращается быстро, а значит, должна располагаться относительно близко – достаточно близко, чтобы различать отдельные звезды,