Отдел - Алексей Сальников

— Охренеть как смешно, — поднял на него лицо Игорь.

Они стали смотреть друг на друга, Игорь с желанием, чтобы Игорь Васильевич как-нибудь самоаннигилировался, а Игорь Васильевич на Игоря в каком-то колеблющемся раздумье, как Иван Павлов на собаку. Раздумье это выразилось в том, что Игорь Васильевич переместил руки с груди в карманы комбинезонных штанин и стал слабо раскачиваться вперед и назад.

— Вот что, — сказал Игорь Васильевич наконец. — Я знал, что кто-нибудь из вас двоих сегодня что-нибудь подобное начнет выкидывать, поэтому выковырял из горла Рената одну таблетку. Трепать тебя перестанет, но и спать ты потом, может быть, пару суток не будешь. Это как бы спецсредство, его на каждое задание должны всем выдавать, но Ренат их зажопил по своему обыкновению и, может быть, налево сплавляет, ну, ты его знаешь. Он здраво рассуждает, что у вас от него привыкание может выработаться, но суть не в этом. Если ты уже сопли вытер, то можно и без него обойтись. Или можно мандраж снять медикаментозно, но тогда тебе нельзя будет машину вести и вообще на улицу лучше будет не соваться, потому что это как бы для боевых действий средство, его в условиях мирного города…

— Мирного… — саркастически скривился Игорь, имея в виду, что в условиях мирного города вообще-то не крадут женщин с детьми и не сворачивают им головы в подвалах, называемых Голливудами.

Игорь Васильевич понял этот сарказм по-своему.

— Ясненько, — сказал он и полез в карман. — Без таблеточек, значит, не обойтись.

— Что это изменит? — спросил Игорь исподлобья. — Мне эта вот ситуевина будет видна в другом свете?

— Нет, ты просто успокоишься, — пояснил Игорь Васильевич. — Ну как просто, ты так спокоен никогда в жизни не был, как будешь минут через десять.

Игорь Васильевич достал из кармана стеклянную капсулу, зачем-то потряс ее, проверяя, звенит ли внутри таблетка, — так курильщики почти каждый раз трясут пачку с сигаретами, проверяя, осталось ли что-нибудь, даже если пачка почти полная (Игорь и сам так делал). После этого он зубами сорвал крышку капсулы и сплюнул ее в сторону, так что она резиново ускакала под журнальный столик. В капсуле оставалась ватка — ее Игорь Васильевич достал двумя пальцами и зачем-то сунул в карман на животе. В подставленную под капсулу ладонь скользнула очень маленькая таблетка. Игорь Васильевич посмотрел на нее, на Игоря, после чего убрал капсулу опять же в карман на животе и стал аккуратно разламывать таблетку напополам своими большими пальцами. Несколько белых крошек упало на бетонный пол.

— Подержи пока, — Игорь Васильевич сунул в руку Игоря крохотный обломочек, остатки же таблетки бросил на пол и растер подошвой ботинка, как будто гася окурок. — Я пока за водой схожу.

— Да какая тут вода? — Игорь сомневался, что вообще почувствует таблетку во рту — она же растает, прежде чем провалится в пищевод.

— Тогда глотай, — приказал Игорь Васильевич.

Игорь забросил кусок таблетки в рот и проглотил, Игорь Васильевич подтянул к себе журнальный столик и присел на него, как на табурет. На манжете куртки Игоря Васильевича Игорь увидел короткий, тонкий светлый волос, блеснувший в свете лампы. Видимо, таблетка еще не подействовала, потому что внутри Игоря что-то екнуло.

— Никогда ничего не меняется, — сказал Игорь Васильевич прямо в лицо Игорю.

— Ты меня что, гипнотизировать собрался? — спросил Игорь, пытаясь уловить момент, когда начнет действовать чудо-препарат.

— Нет, — сказал Игорь Васильевич, — хочу просто прояснить некоторые моменты недопонимания.

— Охренеть, — сказал Игорь. — Это не недопонимание называется, это называется полным неприятием. Меня коробит, что мы людей убиваем, ладно людей, мы женщин и детей убиваем, это не недопонимание.

— А что тебя смущает? — спросил Игорь Васильевич. — Ты каждый день своим бездействием убиваешь кучу людей, в том числе и детей. Ты когда новость слышишь о том, что какому-то ребенку нужна операция, ты же не бросаешься продавать квартиру, чтобы оплатить ему многомиллионное лечение. Ты же не везешь сюда партию африканских детей, чтобы спасти их от голода и жажды. Ты даже ни одну семью беженцев не приютил. Если бомжа видишь на улице, ты отворачиваешься и радуешься, что это не ты. Когда где-нибудь на Кавказе громят квартиру и говорят в новостях, что уничтожено еще сколько-то террористов, ты просто веришь, что уничтожены именно террористы, а когда расстояние между тобой и реальной угрозой сокращается и она к тебе чуть ближе, чем новость из Интернета, ты вдруг начинаешь о морали говорить и о душевных терзаниях.

— И в чем, интересно, заключается угроза национальной безопасности от женщины и ребенка?

— А тебе Сергей Сергеевич, твой непосредственный начальник, запретил об этом знать, для твоего же собственного блага, — сказал Игорь Васильевич. — Я еще с советских времен на отдел иногда работал. Я сам сторонник того, чтобы люди с самого начала знали, во что они ввязываются. Эсэс всегда против. И каждый раз у какого-нибудь оперативника наступает момент, когда он без правды как бы уже не дееспособен. И каждый раз Сергей Сергеевич раскрывает карты, а потом от команды не остается и следа, потому что кто-то устраивает стрельбу, кто-то душит свою семью подушкой и рубит топором, а сам выбрасывается в окно, кто-то просто сбегает в какую-нибудь деревню, так что хер его найдешь. Радуйся своему неведению и мукам совести, потому что это очень хорошо, мучиться угрызениями и ничего не знать. Но, вообще, да, нужно сообщать людям с самого начала, и если с тобой не получится, и опять вся команда накроется медным тазом, а мы с Эсэсом в живых останемся, то, я думаю, стоит открываться людям сразу, чтобы они или сразу думали, что мы сумасшедшие, и уходили, — или уж оставались, но знали зачем.

— У тебя детский волос на рукаве, — сказал Игорь и показал пальцем на манжет Игоря Васильевича.

— И что? — Игорь Васильевич равнодушно сдул волос, как будто это был волос после обычной стрижки. — Я разрыдаться должен? Набрать в колбочку от таблетки слез невинного ребенка и носить на шее как вечное напоминание неизвестно чего?

Игорь Васильевич наклонился к Игорю и сказал:

— Если хочешь знать, будь твой сын на месте этого ребенка, я бы ему совершенно так же голову бы на бок свернул, а потом бы его труп отодвинул ногой от двери, чтобы он не мешался.

Игорь прислушался к себе, оценивая такое заявление, но ничего не почувствовал, ни ярости, ни страха — ничего. Как и обещал Игорь Васильевич, Игорь был так спокоен, как не был никогда в жизни. Даже в раннем детстве все его существование сводилось к боязни показаться плохим в глазах родителей, дискомфорту от поведения каких-то более живых одноклассников — причем его не задевали, нет, но ему было неловко от того, что он не может заступиться за кого-нибудь, кого задевают. Удивляясь такой внутренней гармонии, недоступной ему настолько, что самого Игоря словно вытеснило из тела этой безмятежностью, он увидел себя как бы со стороны. Игорь воткнул в ногу Игоря Васильевича непонятно откуда взявшийся в кармане карандаш и выбил из-под его зада журнальный столик. Следующим движением он потянулся к книжной полке, чтобы схватить том Большой советской энциклопедии и, видимо, забить им Игоря Васильевича насмерть, но тот оказался не промах — несмотря на то что как-то не очень быстро среагировал на действия Игоря, он, не вставая с пола, огромной своей ножищей подсек бунтовщика, можно сказать, на взлете, тут же поймал за горло одной рукой, а второй приставил к его нижнему веку измаранный в собственной крови карандаш.