СМЕРШ в бою - Анатолий Терещенко

– Герман Вильгельм Геринг, Международный военный трибунал признает вас виновным по всем четырем разделам «Обвинительного заключения» и приговаривает… Герман сорвал наушники и стал размахивать руками. Оказалось, испортилась система перевода. Специалисты быстро устранили поломку. Когда «великий знаток живописи» стал вслушиваться дальше, судья проговорил: «…и приговаривает к смертной казни через повешение!»

Геринг пошатнулся, как мне показалось, мгновенно побледнел, однако устоял на ногах.

Особенно неприятно было слушать палача-верзилу со шрамами на костистом лице, с тяжелой квадратной челюстью, шефа безопасности СС Кальтенбруннера. Он занял свое место на скамье только 10 декабря, – говорили, что все эти дни болел. Как только он присел, то соседи, Кейтель справа и Розенберг слева, демонстративно повернулись к нему спинами. Как же, со смертью Гиммлера он теперь стоял на первом месте, если говорить о представительстве карательных органов рейха на нюрнбергской скамье подсудимых. Обуреваемый страхом, он отвечал односложно: типа «не знал», «приказали», «только здесь ознакомился с ужасными фактами», «верил в фюрера», «подвели рьяные подчиненные», «я всего лишь передаточное звено» и прочее. Он даже просил поверить Трибунал ему, что, как только он узнал о кровавых делах гестапо, он решил покинуть свой пост, но Гитлер не удовлетворил его просьбу. Припертый свидетельскими показаниями к стенке, он то бледнел, то краснел, то покрывался испаринами предательски-холодного пота… Будучи адвокатом, он пытался разыграть карту человека, случайно оказавшегося на вершине РСХА. Создалось впечатление, что это была трусливая личность.

– А как вели себя другие военные преступники? Бытует мнение, что некоторые пытались переложить всю вину на четырех «гэ» – Гитлера, Гиммлера, Гейдриха и Гесса. Правда ли, что по-разному реагировали подсудимые на показы фильмов-доказательств?

– Да! Вели себя они неодинаково, но все гадко по-своему. Запомнилось, когда показывали фильмы «Фабрики смерти» и «Варшавское гетто», погас свет в зале, но над 22 бандитами он горел. Я имел возможность наблюдать за их лицами. Геринг и Гесс ни разу не взглянули на экран. Шахт, скрестив руки на груди, демонстративно повернулся к экрану спиной, показывая тем самым, что к зверствам он отношения не имел. Палач Польши Франк и главный рабовладелец Заукель разрыдались…

Единственно, кто смотрел на экран с удовольствием и злорадством, был Штрейхер – один из идеологов нацизма и главный редактор газеты «Дер Штюрмер» – «Штурмовик». Он первый из нацистских бонз начал публичную проповедь поголовного уничтожения евреев. Ему на процессе напомнили его газетные слова, обращенные к нации. Я их выписал из недавно прочитанной книги «Семь узников Шпандау» Фишмана, а потому и вспомнил. Вот они – «Вы должны сознавать, что евреи хотят погубить наш народ… На протяжении тысяч лет евреи уничтожали другие народы; давайте начнем сегодня дело уничтожения евреев… Евреи всегда жили кровью других народов, им нужны были убийства и жертвы… Полная и окончательная победа будет достигнута, когда весь мир освободится от евреев».

Беспардонному Штрейхеру нечем было крыть, поэтому он стремился сделать хорошую мину при плохой игре…

Кейтель пытался позиционировать себя ярым сторонником исполнительного пруссачества. Запомнились мне слова его в оправдание своего «послушания», я их записал, о том, что традиции и особенно склонность немцев сделали, мол, нас милитаристской нацией. Свидетель генерал Винтер на процессе напомнил «исполнительному» Кейтелю слова о том, что если он так пекся о чести, то надо было выбрать неповиновение, коль повиновение не приносило чести. Вообще он держался по-военному. Стоял всегда прямо, словно кол проглотил. В последнем слове подсудимый высокопарно изрек, что он заблуждался и потому не был в состоянии предотвратить те глупости, что необходимо было предотвратить.

– В этом моя вина! – вскрикнул фельдмаршал.

Так и хотелось мне тогда напомнить ему слова его земляка Отто фон Бисмарка, что глупость – дар Божий, но злоупотреблять им не следует.

Генерал-полковник Иодль куражился больше, подражая Герингу. Он пытался вести себя в рамках «армейца, крепкого духом». Был бы я помоложе, можно было написать целую книгу воспоминаний. Жаль, что не сделал этого.

– Леонтий Иванович, вы работали под руководством легендарного С. Н. Карташова и были причастны к фильтрационным мероприятиям в приемно-пересыльных лагерях. Накануне Дня Победы не могли бы вы вспомнить какой-нибудь из эпизодов вашей оперативной работы, завершившийся, как говорят оперативники, с «конкретным конечным результатом»?

– На фронте была масса подобных эпизодов, но я остановлюсь на случае, происшедшем во время моей службы в ГСВГ. Это было уже в мирное время – в 1947 году. Мы получили сигнал, что в Восточном Берлине проживает немка, муж которой азербайджанец по фамилии Самедов, обитающий в ФРГ. Проверили его по учетам. Выяснилось, что с 1941 года он числится как пропавший без вести. Стали глубже проверять обстоятельства исчезновения его с передовой. Оказался он перебежчиком – изменил Родине в бою. Кроме того, через немецкую агентуру узнали, что он периодически нелегально навещает супругу. Решили устроить засаду на квартире немки, но он сбежал из-за нерасторопности молодых сотрудников.

Второй приход оказался для него последним. На допросе Самедов подтвердил данные об инициативном побеге к немцам в начале войны. По его заявлению, это преступление было совершено им под Брянском.

Западногерманская разведка Гелена сразу же прибрала его к рукам и стала готовить для «большой работы» – заброски на территорию СССР. Но карьера агента БНД не состоялась – советская военная контрразведка во взаимодействии с немецкими друзьями, так мы называли тогда коллег из ГДР, пресекла шпионскую акцию. Подобных случаев была масса. Когда-нибудь расскажу…

– Чем живете сейчас? Бываете ли на родине в Тульской области?

– Последний раз был с сыном. Ездили на автомашине – поездом уже не езжу, старость не радость. Приехал и оказался раздосадован диким случаем…

– Что же случилось?

– Понимаете, в соседнем селе Голощапово стояла небольшая изумительная по красоте церквушка. Стояла себе да стояла. Сколько раз мимо нее я проезжал и радовался ее золотым куполам. Советские богоборцы не разрушили, немцы были – не подняли на нее руки, а вот пришли «новые русские» и очень им понравились, видно, купола. За ночь, как говорили мне местные жители, вывезли церквушку – остался только один фундамент. Местная власть тоже «не знает», кто совершил этот вандализм и когда. А поэтому на душе от того дня кисло и противно. До чего может довести ориентация людей на наживу…

Мы сидели еще долго на небольшой кухоньке с отставным полковником. Он говорил и говорил. Показывал свои фронтовые фотографии и блокнотные заметки. Потом словно встрепенулся и вымолвил:

– Понимаешь, мой молодой коллега, время идет, нет, стремительно несется, а проклятых вопросов не становится меньше.

– Каких же?

– До сих пор ни в одной лаборатории не получено противоядия от фашизма – этой безусловной чумы двадцатого века. Перекочевала она уже в двадцать первый век только под другими лозунгами, программами, идеями…