Дмитрий Донской - Николай Борисов

На этом фоне вполне предсказуемой выглядит тяжелая болезнь, подкосившая весной 1369 года кашинского князя Михаила и его княгиню Василису — дочь московского князя Семена Гордого. Это не была чума, которая посетила Кашин в 1365 году (43, 78). «Черную смерть» узнавали сразу по характерным симптомам — черным бубонам, пятнам на теле, горячечному бреду. Здесь же имела место, по свидетельству одной летописи, «болезнь велия незнаема и тяжка зело» (42, 12). В это время в Кашине (как и по всей Руси) не наблюдалось никакой эпидемии. Скорее всего, это странное тяжелое заболевание обоих супругов — отравление, вызванное ядом, который им подали в пище или питье.

Князь Михаил Кашинский не верил в то, что случившееся с ним и его супругой — проявление Божьего гнева за упраздненный монастырь. Он догадывался, кто хотел отправить его в мир иной. Однако желая успокоить разгневанного епископа и возбужденное им «общественное мнение», Михаил распорядился поставить на месте обители маленькую церковь в честь Святой Троицы. По сути, это было равносильно признанию вины. Но признание это было не искренним, а вынужденным. Поэтому некоторое время спустя, когда страсти улеглись, князь приказал без лишнего шума разобрать и эту постройку. А уже на другой год он отправился в Москву к митрополиту Алексею с новой жалобой на несправедливости, чинимые тверским владыкой Василием.

Поход Ольгерда на Москву в ноябре 1368 года показал всем участникам конфликта сильные и слабые стороны их стратегии. Определилась расстановка фигур на политической «шахматной доске». Но партия была далека от завершения. Следующий, 1369 год прошел в размышлении и накоплении сил. Впрочем, у каждого соперника помимо этого противостояния были и другие заботы.

«В лето 6877 немцы приида взяли у Литвы городок Ковен да поставили камен. Приида Олгерд опять отънял его у них» (43, 91). Чуть ниже еще одна литовская весть: «Тое же зимы (1369/70) Олгерд ходил на немцы и бысть межи их тамо сеча…» (43, 91). Не исключено, что в двух известиях как бы заикающегося Рогожского летописца речь идет об одном и том же походе Ольгерда на немцев. Но как бы там ни было, очевидно, что на Руси внимательно следили за передвижениями великого князя Литовского.

Невнятность летописца заставляет обратиться за разъяснениями к историкам. «Оба московских похода (Ольгерда. — Н. Б.) совершались в условиях разраставшейся войны с крестоносцами. В апреле — мае 1369 г. Винрих Книпроде (великий комтур Тевтонского ордена. — Н. Б.), разрушив отстроенный Новый Каунас, на том же месте вновь возвел Готтесвердер. В августе-сентябре литовцы осадили и взяли Готтесвердер, усилили его собственным предзамковым укреплением и восстановили Новый Каунас. В ноябре главный маршал Ордена Хенинг Шиндекопф разрушил все три литовские крепости. Повторилась трагедия 1362 г.: поспешивший на подмогу Кейстут пытался спасти замки, но не смог им помочь. Утвердиться в окрестностях Каунаса литовцам не удалось. В начале 1370 г. маршал Ливонии Андреас Штенберг разорил Упите, а комтур Кулдиги — землю Мядининкай» (140, 141).

Словно завороженная этим круговоротом литовских отступлений и наступлений, Русь постепенно втягивалась в военные действия на западе.

Известная пословица гласит: «Береженого Бог бережет». Следуя пословице, князь Михаил Тверской, надеясь на помощь Ольгерда, не забывал и о собственной крепости.

«Того же лета (1369) в осенине князь великии Михайло Александрович в две недели город Тферь срубил древян», — сообщает Рогожский летописец (43, 91). В редакции Никоновской летописи это известие звучит немного по-иному. «Того же лета град Тверь срубили деревян и глиною помазали» (42, 12).

Понятно, что за две недели можно было только подправить слабые места тверской крепости, замазать глиной те участки, где можно было ожидать поджога. Примечательно, что работы велись в неурочное время — осенью. Очевидно, это был аврал, вызванный вестью о скором нападении москвичей.

Одновременно с тверичами спешно подновлял свои крепости и Дмитрий Московский. «Того же лета (1369) князь велики Дмитрей Иванович заложи град Переславль, единаго лета и срублен бысть» (42, 12).

По поводу этого известия историк архитектуры Н. Н. Воронин замечает: «За этой краткой фразой летописца скрывается огромная работа по постройке рубленых стен и башен на древних переславских валах XII в., общим протяжением до 2,5 км, то есть больше кремля Москвы» (116, 180). Впрочем, летописные тексты не следует понимать слишком буквально. Сама стилистика летописи с ее обкатанными, как морская галька, фразами предрасполагала к созданию своего рода «первообразов» реальных событий. В данном случае речь может идти не о возведении всей громадной деревянной крепости от начала и до конца, а лишь о ее подновлении.

В походе Ольгерда на Москву осенью 1368 года, помимо тверичей, участвовал и смоленский полк. Эту измену Москва не могла оставить безнаказанной. Первое правило княжеских отношений состояло в том, чтобы мстить ударом за удар. При этом важно было правильно выбрать время, застать изменника врасплох. И такой ответный удар был нанесен.

«Тое же зимы (1369/70) Олгерд ходил на немци и бысть межи их тамо сеча, а москвичи и волочане (жители Волока Ламского. — Н. Б.) воевали Смоленьскую волость» (43, 91). Летописец явно связывает эти два события: в отсутствие Ольгерда состоялся поход в смоленские земли.

Московское возмездие постигло и правителей Брянска, находившихся в вассальной зависимости от Литвы и принимавших участие в походе на Москву осенью 1368 года. Именно отсюда, со стороны Брянска и Калуги, литовское войско вторглось в московские земли. Под 6878 (1370) годом Рогожский летописец сообщает: «Того же лета князь великии Дмитреи Иванович посылал воевать Брянска» (43, 92). Тогда же под власть Москвы перешли прежде зависимые от Ольгерда Мценск и Калуга.

Все эти события свидетельствовали о том, что в Москве не считали войну с Ольгердом и Михаилом Тверским оконченной. Уже летом 1370 года последовали какие-то шаги москвичей, которые в Твери восприняли как нарушение договора, заключенного двумя годами раньше под стенами Москвы. Разумеется, Михаил Тверской вовсе не хотел вновь ехать к Ольгерду и униженно просить помощи. Он вообще не хотел новой военной кампании, так как понимал, что дружба с Литвой в конечном счете сулит ему переход на унизительное положение вассала Гедиминовичей.

Стараясь решить дело миром, Михаил Тверской, как и прежде, попросил тверского епископа выступить в роли посредника. Владыка Василий хорошо помнил горький привкус московского гостеприимства. И всё же положение обязывало: архиерей отправился в Москву с миротворческой миссией. Вот как представляет эту историю Рогожский летописец.

«Того же лета (1370) князь великии Михаило Александрович послал на Москву владыку любови крепити. Они же владыку отъпустили с Москвы, а ко князю великому Михаилу послав целование сложили по Оспожине дни на 6 день» (43, 92).

Итак, в Москве были настроены столь решительно, что не сочли нужным даже задержать владыку, хотя и могли это сделать. Результат миссии епископа оказался неожиданным: вместо мира за ним в Тверскую землю пришла война. Заметим, что боевые действия во второй половине августа всегда были самыми опустошительными: враги уничтожали или похищали только что собранный с полей урожай и тем самым обрекали крестьян на голод.