Миссия в Париже - Игорь Болгарин

– Подлец, – тихо, скорее сам себе, сказал он и мелко порвал листок.

Несколько позже, когда Фрунзе и его команда в сопровождении встречающих покидала Казанский вокзал, он еще раз увидел Тимохова и его товарищей. Кружком, по-восточному скрестив ноги, они сидели вокруг разрезанной дыни в небольшом привокзальном палисаднике и увлеченно и весело вгрызались своими молодыми зубами в сладкую дынную мякоть.

В машине Фрунзе рассеянно смотрел на проплывающие мимо улицы, но его взгляд ни на чем не задерживался. Он все еще продолжал думать об этом странном и унижающем его обыске, который пытался устроить ему Троцкий.

На протяжении нескольких лет знающий Фрунзе и хорошо его изучивший, Серей Сиротинский наклонился к нему:

– Я тоже, Михаил Васильевич, никак не пойму, что он хотел у нас найти? Золото, бриллианты? Сокровища эмира Бухарского?

– Тут, Сережа, дело в другом, – Фрунзе на какое-то время задумался, облекая в фразы бродившие в его голове предположения.

Сиротинский ждал ответа.

– Понимаешь, там, в Туркестане, я был для него ну чем-то вроде обратной стороны Луны. Она есть, но ее никто никогда не видел. И вот я вдруг оказываюсь в поле его зрения. И он решил показать мне, кто в доме хозяин. Указать мне мое место.

– Но зачем?

– Власть, Сережа, это всегда пирамида. Конус. Кто-то внизу, кто-то вверху. В ней каждый камешек должен быть хорошо обтесан, отполирован и подогнан. Если хоть один камешек зашатался, пирамида может рухнуть. Должно быть, Троцкий не очень уверен в прочности выстроенной им пирамиды.

– Ну, это про камни. А применительно к людям?

– Поверка на лояльность. Сейчас Троцкий будет наблюдать, как я себя поведу. Промолчу или раздую скандал?

Фрунзе замолчал. Сиротинский ждал продолжения разговора. Но Михаил Васильевич больше не проронил ни слова. Он интуитивно чувствовал, что Троцкий его побаивается, что все еще будет: и новые проверки и, возможно, личное выяснение отношений.

Он еще только ступил на землю Москвы, еще не доехал до Кремля, но уже успел почувствовать, что за кремлевскими стенами далеко не все так безоблачно, как ему это казалось оттуда, из Туркестана. Здесь тоже был своеобразный фронт, где кипели нешуточные страсти, плелись невидимые нити интриг, выпускались на волю различные слухи. Это тоже было оружие, и довольно опасное. Чтобы здесь побеждать, надо в совершенстве им владеть и знать особые правила этой невидимой паркетной борьбы.

Фрунзе не знал этих правил. Еще и часа не пробыв в Москве, он лишь случайно не понес первое поражение.

Нет-нет! Надо как можно скорее уезжать на назначенный ему фронт, туда, где все предельно ясно, где перед тобой откровенный враг, а за спиной друзья и единомышленники.

В Кремль Фрунзе приехал уже затемно. Ему сказали, что Ленин на заседании Совета Труда и Обороны.

Побродив по запутанным кремлевским коридорам, он отыскал зал, где проходило заседание. Ленин заметил его, едва он появился в проеме двери: должно быть, его ждали.

– Проходите, Михаил Васильевич! – пригласил его Ленин.

Фрунзе хотел присесть сразу возле входа. Но Ленин заметил это:

– Поближе, пожалуйста.

И пока Фрунзе шел вдоль рядов, прихрамывая от недавнего ранения, Ленин, взглянув на часы, сказал:

– Ваш поезд прибыл в Москву больше двух часов назад, а езды сюда от силы полчаса.

– Извините, обстоятельства задержали, – присаживаясь возле Дзержинского, объяснил Фрунзе. И при этом заметил, как коротко блеснули очки сидящего возле Ленина Троцкого, на миг направленные на него.

Окинув взглядом сидящих в зале, Фрунзе отметил, что собрались здесь в основном военные. Многих он знал лично, с некоторыми дружил. Это были командармы Роберт Эйдеман, Иероним Уборевич, Василий Блюхер, Константин Авксентьевский, Сергей Гусев. Вероятно, совещание было посвящено положению на фронтах.

Подождав, пока Фрунзе усядется, Ленин сказал:

– Вот теперь наконец-то все в сборе. Не откладывая в долгий ящик, хочу завершить процедурные вопросы. Я полагаю, вы все знаете, кто лично, кто понаслышке, товарища Фрунзе. Он только что успешно завершил свои дела в Туркестане, и, пока еще окончательно не расслабился, предлагаю утвердить его командующим Южным фронтом.

После утверждения продолжили обсуждать, начатую еще до прихода Фрунзе, обстановку на фронтах.

Только сейчас, на этом заседании, Фрунзе понял, какую ношу взвалили на его плечи. Несколько месяцев Врангель пытался пробиться на правый берег Днепра, там закрепиться и, поднакопив силы, двинуться дальше, по Украине, на соединение с поляками. Много раз форсировал реку, но закрепиться не удавалось. А потом, поняв, что Пилсудский выдыхается и рассчитывать на него как на серьезного союзника не стоит, стал менять тактику: то пытался захватить Донбасс с тем, чтобы затем двинуться на Москву, то рвался на Кубань, то вновь обращал свой взор на Правобережье.

Все лето и начало осени Тринадцатая армия только тем и занималась, что расшифровывала и пресекала намерения и попытки Врангеля добиться успеха на различных участках растянувшегося на триста с лишним верст фронта. Больше всего сил Врангель бросал на Каховский плацдарм. Он понимал, что Каховка встала на пути всех его успехов. Не имея на то никаких серьезных оснований, Врангель убедил себя, или его убедила фронтовая разведка, что Тринадцатая армия выдыхается, уже выдохлась, еще немного, и она перестанет оказывать ему заметное сопротивление. И он бросал на нее все новые и новые соединения, а она их перемалывала.

Последним огорчением барона был сокрушительный разгром в районе Каховки армии генерала Слащева. После этого поражения Врангель несколько поумерил свой пыл, на боевых участках наступило некоторое затишье.

Но эта передышка не радовала советских командиров: подкрепления ждать было неоткуда, наступили осенние холода, и предстоящие бои не вселяли в них оптимизма.

Вот такая невеселая обстановка сложилась на Южном фронте ко времени назначения Фрунзе его командующим. Надо было срочно предпринимать какие-то кардинальные меры, чтобы уже в ближайшем будущем избежать поражений. Но какие?

После заседания он коротко переговорил с Эйдеманом, Авксеньевским, Блюхером, Гусевым. И каждый из них сетовал на одно и то же: до катастрофических размеров сократилось количество бойцов. В иных полках осталось до половины, а то и меньше штатного состава. Не хватает вооружения. И еще один, на первый взгляд, малозначащий фактор. В последние месяцы каждая неудача воспринимается красными бойцами едва ли не как катастрофа. Агитпроп белой армии, не в пример нашим пропагандистам, работал более успешно. А не верящий в победу красноармеец легко поддается панике, это Фрунзе хорошо усвоил на своем опыте по боям в Туркестане.

Поздно вечером, когда все стали расходиться, Ленин задержал Михаила Васильевича: