До востребования, Париж - Алексей Тарханов

Женщины верили ему даже тогда, когда его умысел был очевидным. Они мечтали о любви и сердились на окружающих, не уважавших эту великое чувство. Вдовам, разведенкам, одиноким хотелось то крепкого мужского плеча, то последнего чувства, чтобы слезы и грезы, любовь и кровь. И то и другое Ландрю своим клиенткам давал в полной мере. Он умел использовать идиотизм стареющей женщины, готовой довериться первому встречному, пообещавшему наконец-то заслуженное ею счастье. Разочарование было ужасным, но хоть длилось недолго. В известном смысле Ландрю был для них лекарем: он спасал их от иллюзий, слез и сожалений, испепеляя раскаяние и боль в обычной кухонной печи.

Эту плиту продали в 1923 году на аукционе в Версале. Важную редкость приобрел для экспозиции музей восковых фигур «Гревен». Уже ближе к нашим дням, когда о Ландрю стали забывать, плиту перекупил один известный французский телевизионщик, открытый гей и большой сторонник социалистов.

Он даже написал про своего кумира театральную пьесу, не имевшую, конечно, такого успеха, как судебный процесс 1922 года. В общем-то, ни один из фильмов про Ландрю не получился, а было их много, и делали их Чарльз Чаплин, и Орсон Уэллс, и Клод Шаброль, и Франсуаза Саган. Оно и понятно. Поразительны не преступления Ландрю и не противные их детали, а то, что героем криминальной хроники оказался герой сказки Перро, и сказку он испортил.

Братья не успели на помощь жертвам Синей Бороды, и убить его пришлось палачу Анатолю Дейбле. И кстати, виллу, которую Ландрю снимал для работы, не так давно выставляли на торги. Всего 20 минут от Парижа, сад, очарование старины и почти даром. 450 тысяч. Но что-то не берут.

#великаявойна #парижскиестрахи #парижскиебеды

Несмотря на то что Франция восторжествовала в Первой мировой, военного парада в честь столетия победы не было. Так решил президент Эмманюэль Макрон, посчитавший, что в мировых войнах нет победителей и нет побежденных, а есть только герои и жертвы, причем вторых несравненно больше.

К тому же сейчас Европа едина, но для одних ее стран окончание войны было победой, для других катастрофой, для третьих – началом национального самоопределения.

Столетие для Франции стало поводом подвести итоги. Прежде всего итоги архивные. Как ни хорошо известна история мирового безумия, испепелившего миллионы и уничтожившего целых четыре империи – Российскую, Германскую, Австро-Венгерскую и Османскую, каждая французская семья пережила это время по-своему и сохранила о нем свои, частные свидетельства.

Архивы Франции объявили о том, что готовы принять дневники, письма, фотографии, вещи, относящиеся к 1914–1918 годам, обязуются хранить их вечно и сделать их доступными для исследования. Зачем это нужно, кроме академической пользы? Это еще и призыв к французам вспомнить момент исторического единства, отыскать общее в совместно пережитой разными семьями – черными, смуглыми, желтыми, белыми – истории.

С 1914-го реестры убитых, раненых и выбывших постоянно обновлялись. Задача – найти всех, причем на мемориальных досках, которые к столетию устанавливают в городах, теперь не только имена убитых в бою, но и пропавших без вести, умерших от ран уже много после войны, даже имена павших от рук военно-полевых судов, штрафников, дезертиров, бунтарей. Все были жертвами. На этом настаивает президент. Выступая на одной из церемоний в Арденнах, он возбудил оживленную полемику, назвав «великим солдатом» маршала Петена.

«Верденский победитель» маршал Анри-Филипп Петен (1856–1951) запятнал себя сотрудничеством с фашистами, став главой Вишистской республики. Его судили после войны, и хотя он не был предан казни, но последние свои годы провел в тюрьме. До сих пор воспоминания о нем в любом положительном контексте были табу.

Но президент Макрон решил объединить вокруг общей памяти самых разных людей – от потомственных консерваторов до представителей «новых французов», которые часто не так близки с современной Францией. Участники и герои Великой войны обнаруживаются среди предков многих нынешних иммигрантов. Империя мобилизовала всех жителей своих колоний: арабам, африканцам, вьетнамцам принадлежит такая же честь победы. Во Франции воевали европейцы, африканцы, американцы, австралийцы, канадцы и мы, русские. Памятник солдатам русского экспедиционного корпуса уже давно стоит в Париже на набережной Сены.

Французские музеи много рассказывают о войне, длившейся четыре года. Здесь ее называют Великой, у нас ее таковой не считают. Великая для нас – Отечественная. А Первую мировую мы проходили в школе в числе предпосылок к Великой Октябрьской социалистической революции. Один холостой выстрел «Авроры» считался более важным, чем четырехлетняя канонада «Больших Берт».

Военные музеи существуют во всем мире и рассчитаны в основном на две категории посетителей: ветеранов и мальчишек. Ветеранов Великой войны не осталось. За два года до столетия умерла последняя ее участница, англичанка Флоренс Грин, которая в 1918 служила в столовой Королевских ВВС. За пять лет до столетия умер последний солдат, побывавший в окопах Западного фронта, британец Гарри Петч. Его едва не убили во Франции в 1917 году, но он все же вернулся домой. Прозванный «last Fighting Tommy», он долго держался в этом своем качестве «последнего бойца», прожил рекордные 111 лет, 1 месяц, 1 неделю и 1 день, но в конце концов присоединился к своим товарищам по оружию, оставшимся во французской земле. Умерли даже и те, кто не воевал, прятался в тылу или наблюдал за боями по газетам нейтральных Швейцарии, Испании, Голландии. Никого больше не осталось – ни тех, кто нападал, ни тех, кто защищался, ни тех, кто был в стороне.

В музей Великой войны, который находится в Мо, детишек привозят целыми классами. Их пасут учителя и родители, им вещают молодые экскурсоводы, тоже как будто бы только что вышедшие из школы. И говорят они с ними про какие-то странные вещи.

У нас считается, что военные музеи должны рассказывать о героях и подвигах и, так сказать, всячески способствовать патриотическому воспитанию молодежи. О патриотическом воспитании молодежи здесь тоже рассказывают: раньше всяких бедствий войны показана обычная школьная парта (которая мало в чем изменилась с XIX века) и мальчик, сидящий за ней с мечтательным видом. Надпись гласит: «Из класса – в казарму».

Таков обычный путь европейского школьника рубежа позапрошлого и прошлого веков. И путь этот пролегает мимо стоящего рядом гимназического шкафа, в котором находится фехтовальный костюм, гири и специальное «школьное ружье», с ним юноши проходили первые уроки – ну, как мы в советские годы дружили на уроках начальной военной подготовки с охолощенным автоматом. После «школьного ружья» молодой человек в обнимку с ружьем настоящим оказывался в казарме, которая и становилась для него отныне классом и университетом.

Но почему французских детей приучали носить «школьное ружье»? Потому что Франция потерпела позорное поражение от Пруссии и потеряла своего императора, несколько армий, крепостей и значительную часть территории, в том числе Эльзас и Лотарингию. Французы жили надеждой на то, что позор будет рано или поздно смыт кровью германцев. Германцы же жили другой надеждой: что сохранят плоды своей победы и окончательно отобьют у французов желание с ними соперничать.