Проклятый город. Однажды случится ужасное... - Лоран Ботти

Но крысы ведь не стонут… и не разговаривают.

Он подумал, что…

— Ну, надо же! Нечасто я тебя вижу с книгой!

Бертеги поднял глаза. Мэрил стояла на пороге гостиной, уже в ночной рубашке. Она вошла в комнату, где он сидел на диване с книгой, опустилась на пол рядом с ним и положила голову на подлокотник.

Невероятно, подумал Бертеги. Даже после стольких лет совместной жизни он продолжал желать Мэрил — этому не могла помешать никакая усталость. Он по-прежнему видел ее такой, как в первый день знакомства, когда допрашивал в качестве свидетельницы по делу об изнасиловании, жертвой которого стала одна из ее подруг, — стройной блондинкой с немного детскими чертами лица, похожей одновременно на девушку из богатой калифорнийской семьи и на путешествующую хиппи, так странно выглядящую на фоне серого слякотного мегаполиса, каким, должно быть, предстал ее глазам Париж… Он до сих пор не мог понять, что могло толкнуть эту очаровательную американскую Барби, на чьей загорелой коже наверняка еще сохранялись запахи океанского побережья и в ушах которой звучала музыка «Бич Бойз», в грубые объятия Кабана, которых она не покидала до сих пор?

— Это связано с твоим делом? — спросила она, указывая на книгу.

На обложке стояло имя автора: Крис Келлер. Это был тот самый роман Ле Гаррека, подписанный псевдонимом, где рассказывалось о мальчике, одержимом загадкой, скрывающейся в подвале дома…

— Да. Не знаю, что и думать. Ты ее читала?

— Да.

— Ты не помнишь, что он нашел в подвале, тот мальчишка?

— Странно, что ты мне задаешь такой вопрос… Я читала много книг этого автора — в основном те, в которых действует его знаменитый персонаж, детектив… как бишь его?

— Куттоли… лейтенант Куттоли.

— Да, он самый. Я их читала, чтобы развеяться… Они хорошо написаны, там всегда есть интрига, интересный сюжет… но если бы ты меня спросил через пару месяцев, о чем там шла речь, я бы затруднилась ответить… То есть я бы вспомнила главных персонажей — они автору лучше всего удаются, — но весь сюжет в подробностях… В общем, это вполне банальное чтиво. Но вот этот роман я помню очень хорошо, даже спустя годы. Он меня… хм, впечатлил.

— Так что там было в подвале?

— А ты не хочешь сам дочитать?

Бертеги с притворной суровостью нахмурился, как бы говоря: это что еще за кошки-мышки?

— О’кей, дело в том, что его родители оборудовали этот подвал для… особого рода вечеринок. Они приглашали в гости другие пары, чтобы… ну, ты понимаешь.

Он кивнул.

— Во время одного из этих… сеансов дело обернулось трагически. Я не помню деталей, но один мужчина умер. И тогда они решили запереть его жену у себя в подвале. Они держали ее там долгие месяцы…

Бертеги слегка поморщился.

— В общем, триллер…

— Да. С садомазохистским уклоном. Потому что они не просто держали ее в подвале, а еще насиловали и всячески издевались… В общем, все это очень мрачно, очень сексуально и особенно ужасно тем, что увидено глазами ребенка.

Бертеги прикрыл глаза. Так что же все-таки было в подвале Одиль Ле Гаррек, за дверью, скрытой всеми этими матрасами, дверцами шкафов, этажерками с посудой?..

— Тебе не кажется, что это автобиографический роман?

Мэрил потянулась, подавила зевок и поднялась.

— Не знаю. Но если автобиографический, то автору не позавидуешь. Что-то мне подсказывает, что его детство не было особенно счастливым… даже скорее наоборот. И вот он сублимируется в своих романах…

Бертеги задумчиво кивнул. Он не разбирался в тонкостях литературного творчества, но имел достаточно хорошие познания в психологии, чтобы понять механизм, который его запускает.

— Этот роман написан очень искренне, — добавила Мэрил. — Такое ощущение, что автор всю душу в него вложил. В гораздо большей степени, чем в свои детективные романы с лейтенантом Куттоли… хотя у всех романов Ле Гаррека есть нечто общее.

— Что, например?

— Важное место в них занимает секс и все, что с ним связано. Персонажи, которые сначала производят впечатление самых обычных людей, на деле оказываются одержимы сексом. К тому же многие из них живут двойной жизнью — как будто носят маску, скрывающую истинное лицо…

Бертеги снова кивнул.

— Немного похожи на твою жену, — с легким смешком закончила Мэрил, и Бертеги невольно засмеялся.

Она подошла к двери, но уже на пороге обернулась и произнесла игривым тоном:

— Ты идешь?

И ушла, не дожидаясь ответа.

Бертеги несколько минут сидел, устремив глаза на обложку книги, с улыбкой на губах. Затем перевел глаза на окно, за которым колыхался туман.

«Теперь и мы — здешние…»

Улыбка Бертеги померкла. Он со вздохом поднялся, вышел из гостиной и направился по коридору в ванную, но на половине пути остановился и осторожно заглянул в комнату дочери.

Дженни спала. Ее густые белокурые волосы рассыпались по подушке, и Бертеги неожиданно вспомнил слоган из какой-то рекламы: «Наслаждайся каждым мгновением!» Но одновременно с этим снова возникло ощущение, уже испытанное им сегодня утром, — ощущение паузы, передышки… Перемирия… которое уже подходит к концу. Или затишья перед бурей… Но с чего вдруг? Нет, конечно же, он ошибается — это лишь обычная тревога, естественная для человека, все эти годы боявшегося потерять счастье, которое он так неожиданно обрел и которого он не заслуживал — во всяком случае, так ему казалось. Да, разумеется, это ложная тревога. Откуда взяться буре в этом тихом городке?

Бертеги прикрыл дверь и двинулся дальше, чтобы наконец забыться в объятиях жены.

Он спрыгнул — немного неловко — и шепотом выругался. Потом отряхнулся, в глубине души удивляясь, что с такой легкостью вскарабкался на решетчатую ограду и приземлился невредимым с другой стороны.

— Да, тут задницу порвать — как нефиг делать! — проговорил справа Бруно Мансар хриплым ломающимся голосом, свидетельствующим о буйном гормональном всплеске, начавшемся не так давно. Типьер, его младший брат, стоявший рядом с ним, повторил, словно эхо:

— Как нефиг делать.

— Ну, ты как, нормально? — спросил Бруно, не обращая внимания на брата.

Вместо ответа Кристоф Дюпюи поднял голову: решетка высилась перед ним, как вызов, устремляя к небу острия стальных прутьев, за которые цеплялись пряди тумана. Как минимум метров пять, прикинул он и невольно представил себе звук, с которым острия вонзились бы в его тело, если бы он оступился… Потом повернул голову в сторону парка.

Сквозь заросли деревьев и кустов виднелись асфальтированные дорожки, ровные, гладкие и абсолютно чистые. В этот ночной час парк казался очень далеким от города, как бы отрезанным от всего остального мира. Тишина была, как в глухой деревне, — абсолютная, угнетающая… Когда ее нарушил отдаленный звук клаксона, ощущение изолированности только усилилось: хотя город был совсем рядом, казалось, что до него как минимум несколько километров.