Седьмое небо - Элис Хоффман

Донна немедленно пожалела, что приехала. Она ожидала, что дети выглядят точь-в-точь как в день их разлуки и останутся такими же до тех пор, пока она не сможет забрать их к себе. Но они уже успели измениться, за то время, что ее не было, они подросли. И все же она не могла оторвать от них глаз. Она даже не заметила, что Хеннесси больше нет на площадке, пока он не подошел к ее машине.

— У тебя замечательные дети, — сказал он.

Донна кивнула.

— Иди к ним.

— Что? — не поняла Донна.

— Я тут подумал… Ты можешь добиться права посещать их. Разведись с Робертом, если хочешь, но право видеться с детьми у тебя все равно никто не отберет.

— Много ты знаешь про разводы.

Хеннесси открыл дверцу, Донна посмотрела на него, потом вышла из машины. Глядя ей в спину, Джо подумал, что в ней не осталось ничего от прошлой Донны Дерджин, если не считать голоса. Но, к его изумлению, дети узнали ее в ту же секунду — они бросились к ней и повисли на шее, едва не свалив с ног.

Вечером, в самом начале двенадцатого, когда все они уже улеглись, в дверь дома забарабанили. Хеннесси, впрочем, не спал, он ждал, глядя из окна на небо.

Эллен уселась в постели и потянулась за одеялом, чтобы прикрыться.

— Это еще кто? — спросила она.

— Не открывай.

Жена обернулась и взглянула на него в свете луны. Стук повторился, на этот раз громче и решительней.

— Джо? — с испугом произнесла она.

— Он сейчас уйдет, — сказал Хеннесси, надеясь, что не ошибается.

— Кто? — не поняла Эллен.

Хеннесси прислушался к стуку.

— Роберт Дерджин.

Эллен взглянула на мужа, выбралась из постели и накинула халат. Ее муж остался лежать, какое-то время он слушал крики Роберта и негромкий, успокаивающий голос Эллен, потом встал и натянул на себя первое, что попалось под руку. На миг он задумался, не прихватить ли пистолет, но отбросил эту мысль.

— Ах ты, сволочь паршивая! — процедил Роберт Дерджин, когда Хеннесси вышел в гостиную.

— Почему бы нам не обсудить все завтра утром?

— С детьми все в порядке? — спросила Эллен.

Роберт молча отпихнул ее, она негромко ахнула и воззрилась на него с изумлением.

— Успокойся, — велел Хеннесси.

— Сволочь паршивая, мерзавец, — прорычал Роберт.

Из спальни, прижимая к себе куклу, выглянула Сюзанна.

— Мама? — пискнула она.

— Я пойду уложу ее, — сказала Эллен, но сдвинулась с места лишь после того, как муж кивнул.

— Ты знаешь, где она, — заявил Роберт, как только Эллен скрылась, — Мелани проснулась в слезах и сказала, что плачет, поскольку врать нехорошо, но мистер Хеннесси и ее собственная мать сказали ей, что лучше не говорить правды. А я-то думал, что ты на моей стороне!

— Я вообще ни на чьей стороне.

— Тогда скажи мне, где она.

— Не могу.

— Скажи хотя бы, почему она ушла?

— Я не знаю, — ответил Хеннесси, потому что сказать Роберту правду у него не хватило бы духу. — Я мог бы возить их повидаться с ней раз в две недели по воскресеньям, пока ты не подашь на развод.

— Вот черт, — выругался Дерджин.

— Можешь обвинить ее в чем угодно. Она не будет возражать, если ей дадут право видеться с детьми.

Брошенный муж упал на диван.

— Ради твоего же блага, Роберт, — посоветовал Хеннесси, — отпусти ее.

Эллен смотрела на них из коридора. Она успела переодеться и привести в порядок волосы.

— Давай я сделаю тебе кофе, — предложила она гостю, войдя в комнату и присев рядом с ним на диван, — С сэндвичами.

Роберт кивнул, и они втроем выпили кофе с сэндвичами с сыром и ветчиной, сидя за кофейным столиком у окна, откуда виден был дом, где спали дети Дерджинов. После того как сосед ушел, Эллен молча вымыла посуду, однако когда они вернулись в спальню, она обернулась к Хеннесси и спросила с обидой в голосе:

— Почему ты, а не я? Почему Донна позвонила не мне?

— Она мне не звонила. Я ее выследил.

— Но она могла бы позвонить мне, — уже сквозь слезы произнесла Эллен. — Мы ведь дружили.

Джо посмотрел на плачущую жену, потом присел рядом с ней на край кровати.

— Я даже не подозревала, что у них непорядок, — всхлипнула Эллен и вскинула на мужа глаза. — А теперь, — сказала она ему, — я это знаю точно.

В конце марта Фил Шапиро погрузил свои вещи в «кадиллак» и уехал на Манхэттен, к счастью, у него хотя бы хватило совести сделать это глубоко за полночь, чтобы не видел никто из соседей. Он нашел себе новую работу в «Бест и компани» и снял квартиру неподалеку от Лексингтон-стрит, все, что было ему дорого в жизни, уместилось в двенадцать картонных коробок. Детям сказали, что родители хотят попробовать пожить отдельно, но всем было совершенно ясно, что это конец, потому что Глория Шапиро немедленно принялась готовить как одержимая. Она пекла шоколадно-ореховые пирожные с коньяком, делала цыпленка в апельсиновом соусе и даже отправилась к Норе Силк и купила у нее полный набор пластиковых судков. Свою стряпню Глория раскладывала по судкам и запихивала в морозилку, пока не забила ее до отказа. Детям она недвусмысленно объяснила, чтобы не вздумали ни с кем обсуждать разлад в семье, на вопросы им надлежало отвечать, будто отец уехал в командировку, что в некотором смысле было правдой, а мать, которая так и не научилась водить машину, ходит в супермаркет и обратно с тележкой не потому, что теперь ее некому туда возить, а потому, что ей нужно больше двигаться.

Рикки Шапиро частенько плакала в туалете для девочек на втором этаже школы, но у нее вообще в последнее время настроение менялось по двадцать раз на дню. Она только что начала встречаться с Дагом Линкхозером, капитаном футбольной команды, который ездил на новеньком белом «корвейре» с кроваво-красным салоном, полученном в подарок от отца. Хотя Дат был от нее без ума и она отвечала ему взаимностью, ее не покидало чувство, будто мир вокруг разваливается на куски. Какая муха укусила ее родителей? Единственной разведенной женщиной, которую Рикки знала, была Нора Силк, и Нора определенно заслуживала своей судьбы. Сейчас у той явно появился мужчина, роясь в Нориной шкатулке, Рикки замечала в пепельнице на ночной тумбочке окурки сигарет не той марки, которую курила хозяйка дома, выставленные на всеобщее обозрение. Как-то раз она взяла с кровати подушку и уловила идущий от наволочки запах пота и табака — и с отвращением швырнула подушку на пол. Ей даже с детьми сидеть стало невмоготу. Иногда в субботу с утра она звонила Норе и врала, что заболела и не придет, и Норе приходилось звонить Арманду и тоже говорить, что она больна. Рикки перестала прислушиваться к Нориным советам и снова начала накручивать волосы на крупные бигуди, к тому же, как выяснилось, Даг Линкхозер считал, что в розовом она неотразима.