Грибной царь - Юрий Поляков

Тот недоуменно поднялся из вращающегося кожаного кресла. Лицо его приняло то особенное, промежуточное выражение, какое случается у руководителей, когда к ним входит неопознанный субъект. Ведь сразу не определишь, кто пришел: никчемный попрошайка или важная, а то и проверяющая особа! Из этого срединного состояния лицо может мгновенно набрякнуть праведным гневом, а может, наоборот, расцвесть радостью долгожданной встречи.

— Свирельников! — значительно отрекомендовался Михаил Дмитриевич и протянул визитку. — Мы с вами, кажется, встречались в Академии Интеллектуального Развития.

— Возможно, — настороженно кивнул ректор.

Академия Интеллектуального Развития (АИР) была странной, ни к чему не обязывающей шарашкой, где в качестве действительных членов числилось десятка два довольно крупных деятелей, а все остальные академики и членкоры имели к интеллектуальному труду такое же отношение, как кучер Шопенгауэра к философии. Свирельников купил свой златотисненый диплом за полторы штуки долларов да еще платил взносы — 200 баксов. За это его раз в год приглашали на банкет в Дом ученых, где можно было чокнуться с крупным министерским начальником, космонавтом или завести знакомство с таким вот вузовским хмырем, вроде этого ректора.

— Видите ли, Михаил Дмитриевич, — осторожно начал Вадим Семенович, незаметно сверившись с визиткой, и его физиономия приняла выражение глубочайшей административной скорби. — Деньги на ремонт нам, конечно, выделены. И я рад, что министерство остановило выбор на вашей уважаемой организации. Хм, «Сантехуют»… Название хорошее, оригинальное. Но ведь этих средств далеко не достаточно. Вот, только начали, — он обвел застенчивой рукой кабинет, — и деньги закончились. Поэтому до сантехники дело дойдет не раньше конца следующего года…

Произнеся это, ректор заметил, что дверь в комнату отдыха открыта и гостю хорошо видна угловая сауна, а также дорогущая душевая кабина.

— Я, разумеется, имею в виду общеинститутский масштаб… — пояснил он.

«Ну жучила!» — мысленно восхитился Свирельников, а вслух сказал:

— Я понимаю! Денег на ремонт всегда выделяют меньше, чем следует. Но ведь в вашем институте учатся дети серьезных родителей. Могли бы скинуться на благоустройство!

— Совершенно правильно… — ректор снова сверился с карточкой, — Михаил Дмитриевич! — И вдруг у него появилось сомнение. — А вы, собственно, по какому вопросу?

— По личному.

— Точнее, пожалуйста!

— Вы собираетесь отчислить мою дочь — Алену Свирельникову.

— По-моему, уже отчислили. — Вадим Семенович порылся в красной папке и вытащил оттуда бланк с приказом, действительно подписанным. — М-да, приди вы на час позже, и ничего уже нельзя было бы сделать! Отправили бы в министерство…

— Значит, можно восстановить?

— Практически невозможно. Ваша дочь демонстративно нарушала учебную дисциплину, не посещала занятия…

— Может быть, ей просто не хотелось заниматься в таких… аудиториях? — улыбнулся Михаил Дмитриевич.

— Это неудачная шутка! — побагровел ректор.

— А я не шучу! Я готов сейчас же внести деньги в родительский фонд реставрации института! — Свирельников демонстративно полез за бумажником.

— Минуточку, — встревожился Вадим Семенович. — Давайте я сначала покажу вам хотя бы проект нашего нового компьютерного центра! — И он внимательно посмотрел в глаза посетителю.

В его взоре светился мучительный и тревожный вопрос, терзающий всякого осторожного взяточника: брать или не брать?

— Конечно, покажите! — кивнул Свирельников и привычно придал своему взгляду даже не выражение, а неуловимый оттенок ласкового сообщничества.

Ректор все понял, счастливо вздохнул, схватил со стола бумагу, карандаш и чиркнул четырехзначную цифру, потом вложил листочек в папку, протянул ее Свирельникову и деликатно отошел к окну.

— Очень интересный проект, — молвил Михаил Дмитриевич, шелестнув ксероксными страницами и вложив доллары.

— Правда ведь, интересный? — радостно обернулся рачительный мздоимец.

— Чрезвычайно!

Вадим Семенович забрал проект, пролистал его для уверенности, потом взял в руки приказ, тяжело вздохнул, разорвал на четыре части и бросил в корзину.

— Заставьте вашу дочь учиться! — почти жалобно попросил он, провожая гостя к двери. — Это небрежение образованием кончится цивилизационным крахом. Понимаете, Россия не сумеет ответить на техногенный вызов времени! Представляете, чем это грозит?

— Представляю! — вздохнул Михаил Дмитриевич.

Из кабинета он вышел в отличном, всемогущем расположении духа. Такое настроение бывало у него всегда, если удавалось выполнить намеченное, и не важно, что это — подписание крупного контракта или точно рассчитанный, быстрый проезд через гиблые московские пробки. Главное — сделать так, как хотел!

На первом этаже института, в шумном замусоренном вестибюле возле большого окна устроилась молодежь. Развязный парень с цветным гребнем на голове и серьгой в ухе, сидя на подоконнике и кривляясь, балабонил что-то на совершенно непонятной молодежной фене, а рассевшиеся на полу студенты слушали его восторженно и хохотали дурными голосами. Михаил Дмитриевич покачал головой и подумал, что, может, Аленка и правильно не ходит в этот институт… Действительно, с ума сойдешь, когда вокруг красномордые жучилы и гребнеголовые идиоты!

Вообще-то дочь Свирельникову досталась никудышная. Иногда возникало такое чувство, словно она устала еще в материнской утробе и теперь, вынужденная существовать, живет с какой-то утомленной ненавистью к назойливому миру. Странно: лет до двенадцати это был жизнерадостный, говорливый, смешливый, ласковый ребенок. Как они играли в «куклограммы»! Как играли! А потом — будто цыгане подменили… Из школы приползала, точно с каторги, запиралась в своей комнате и листала разную гламурную муру, со злорадством выискивая у топ-моделей разные женские дефекты, а найдя, отправлялась на кухню к матери:

— Посмотри!

— Что?

— На нос посмотри!

— Длинноват.

— Если бы у меня был такой нос, я бы повесилась!

В десятом классе Тоня нашла у нее на столе проспект какой-то жульнической Всемирной Академии Звезд (ВАЗ), обещавшей за два года из любой абитуриентки изготовить новую Джулию Робертс, годную к употреблению даже в Голливуде. Жена, как она это умеет, высмеяла дочкины кинобредни, а Михаил Дмитриевич срочно подобрал правильный институт. Алену обложили репетиторами, которые всякий раз, получая деньги за занятия, рыдали, что девочка совершенно не желает учиться и обязательно провалится, даже если всучить каждому члену приемной комиссии хорошую взятку. Накануне экзаменов Алена выдала, что вообще никуда поступать не собирается, и объявила йогуртовую голодовку. Свирельников, в ту пору занятый серьезным, чуть не до стрельбы доходившим конфликтом с фирмой «Мойдодыр Лимитед», обозвал дочь «дебилкой» и решил в крайнем случае просто купить дочери диплом. Но Тоня, надо отдать ей должное, проговорила с Аленой всю ночь, в результате бездельница сдала на все пятерки. Даже репетиторы (некоторые из них сидели в приемной комиссии) обалдели: четкая, собранная, смышленая. Ну, просто другой ребенок! А первого сентября Нонна внесла в кабинет Свирельникова перевитую шелковой лентой коробочку. Внутри оказался Аленин студенческий билет и открытка с надписью: «Дорогому папочке. От дебилки».