Любовь под зонтом - Иринья Коняева

на пол, согнул колени и стал заниматься, не желая задерживаться в зале дольше необходимого, он и так всё сделал в спокойном ритме, а не как обычно. Ещё и окружающие глазели на его прекрасную принцессу, многозначительно поигрывая бицепсами. Бесило!

Настя, однако, на других и не глядела. Отставив сумку в сторону, села, прижав коленями Димкины ступни, как учили в школе, и, положив руки на его колени, как в школе не учили, но ей чертовски хотелось. Взгляд её прикипел к кубикам пресса, которые так ей полюбились. Кожа парня была влажной после тренировки и красиво блестела в лучах обеденного яркого солнца, проникающих сквозь тонированные окна.

Настя задышала часто и неровно. Каждое его движение вперёд–назад приносило с собой волну нагретого солнцем воздуха и неповторимого аромата, привычного и родного, с едва заметной мускусной ноткой, на удивление даже приятной.

Дима замер, когда она нежно–нежно и, как ей казалось, незаметно погладила его ноги, посмотрел удивлённо.

— Идём, — голос звучал хрипло, и он прокашлялся, прочищая горло. Взял подругу за руку, подхватил пляжную сумку за гладкую, чуть скользкую от воды, ручку и повёл в номер.

Она знала, что сейчас случится. Понимала. Хотела этого. Сердце стучало как сумасшедшее, вырываясь из груди, гоняя кровь по телу, отдаваясь шумом в ушах. Горло то пересыхало от волнения, то наполнялось влагой от возбуждающих картин, одна за другой возникающих в её взбудораженном воображении.

Дима шёл, крепко держа её за руку, почти прижав к себе, и Настя не имела ни малейшего желания отстраниться или разорвать этот контакт. Желание просто выжигало изнутри, растекаясь по венам калёным железом. Она была сама не своя. Всё её тело жаждало его прикосновений. И она знала, что не откажет ему ни за что на свете. Не сейчас.

Дверь с грохотом врезалась в шкаф и захлопнулась, отрезая пути отступления, совершенно не нужные.

— В душ, — скомандовал Дима. Его серые глаза никогда ранее не казались ей настолько яркими. Они смотрели жадно, страстно, горячо. Почему–то вспомнилось, что расширенные зрачки — признак возбуждения, и она украдкой улыбнулась.

Футболка с прозрачной туникой, так возмутившей его в тренажёрке, улетели на пол к мужским шортам. Он был сильно возбуждён, и Настя смутилась, заскочила в душевую, отгороженную стеклом с трёх сторон. Купальник она так и не сняла.

— Птичка в клетке, притом сама туда забралась. Да, котёнок? — он просто сиял самодовольством.

— Есть подозрение, что я давно угодила в эту клетку, только не заметила. Да, Дима? А ведь делал вид, что помогаешь мне… — Она и сама не знала, откуда взялись силы на язвительность, скорее, ответила по давнишней привычке.

— Я и помогаю. Ты хотела парня? Хотела. Вот, считай, ты его получила. И он даже лучше заявленных характеристик. — Дима обнял её за талию одной рукой, а второй дёрнул завязки купальника.

— Думаешь? А если вдруг бракованный, возврату или обмену подлежит? — севшим от возбуждения голосом спросила Настя.

— Уверен. Никакого возврата и обмена. Раз и навсегда, без вариантов. — Дима взял гель для душа с запахом мяты и щедро плеснул в ладонь. — Сперва моемся, потом любимся. Давно мечтал это сделать. Настюшка, Настюшка, повернись ко мне задом, к стене передом.

Настя думала, что парень набросится на неё, как только они переступят порог гостиничного номера или как максимум душа, но Дима не торопился. Плавными движениями намыливал её тело, не прибегая к помощи мочалки и пока не снимая до конца купальник. Если бы они поспорили, кому эти ласки доставляли большее удовольствие, каждый непременно стоял бы на своём.

Настя едва не мурлыкала. Стеснение быстро улетучилось, ведь рядом с ней был он, её Дима. Родной и привычный. И, кажется, — только кажется, она ни в чём не уверена, а окружающие могут ошибаться, — любимый и любящий.

— А мне можно тоже? — девушка протянула руку в сторону полки, и Дима подал ей гель.

— Нужно!

Она не могла оторваться он него. Стальные мышцы под нежной гладкой кожей завораживали, притягивали взгляд и узкие женские ладошки, словно в них встроили магниты.

— Ничего не могу с собой поделать, мне так нравятся твои кубики, просто с ума по ним схожу, — призналась она, заглядывая в глаза мужчины. В сторону рельефного пресса она не смотрела, стеснялась того, что ниже, и Дима это заметил.

— Ты маленькая трусишка, моя маленькая трусишка.

— Когда ты меня долго не целуешь, я начинаю нервничать и бояться, — оправдалась Настя, вызвав у парня ещё одну довольную улыбку.

— Не вопрос! Я думал перейти к поцелуям уже в постельке, чтобы комфортно–удобно, но раз такое дело.

Она хотела сказать, что потерпит до постельки. Но не успела. Первый же поцелуй совершенно отшиб способность хоть что–то соображать, а уж тем более говорить. Будто со стороны она смотрела, как Дима усилил напор душа, как смыл с них остатки геля со сладким и одновременно свежим запахом мяты, как развязал остальные завязки купальника, как распахнул дверь душевой. И все его действия не вызывали неприятия или стеснения. Ей было просто хорошо.

— Стой, сейчас вытру, — оторвавшись от сладких послушных губ, прошептал он, потянулся за полотенцем.

Настя моргнула пару раз, приходя в себя, но сказать ничего не успела — парень стал вытирать её мягким банным полотенцем и тут же целовать. Шея, плечи, грудь, живот…

— Дима, — всхлипнула она. Колени подгибались, тело горело огнём, и контролировал этот огонь он — её мужчина.

— Что, родная? — мурлыкнул он ей в ухо, приподнимая и усаживая потерявшую контроль любимую на огромную белую раковину–столешницу.

— Не могу больше, не могу, — простонала она, запрокидывая шею, подставляясь его поцелуям.

— Какая ты быстрая, моя сладенькая. Потерпи немножечко, я хочу ещё тебя поддразнить, самую малость. Потом пойдём в постельку и там закончим начатое. Потерпи… чуть–чуть… ещё немножечко…

Дима говорил, не переставая целовать, гладить, прикусывать. Её тело оказалось таким податливым, с готовностью откликалось оно на каждое