Эдгар Аллан По и Перуанское Сокровище - Карен Ли Стрит

– Говоря откровенно, такая мысль мне в голову не приходила. До похищения мисс Лоддиджс останавливалась у полковника Карра с супругой, а питомники Бартрамов и Лоддиджсов связаны деловыми отношениями, но об участии Бартрамов в организации экспедиции мисс Лоддиджс не упоминала.

– Я думаю, будь это так, Хелен бы нам рассказала, – с чрезмерной официальностью, свидетельствовавшей о том, что обида на Дюпена за то, как он оборвал ее в Олд Блокли, еще свежа, добавила жена.

Дюпен был не из тех, кто склонен уделять внимание нюансам чувств прекрасного пола, но, как ни странно, холодок в голосе Сисси заметил.

– Миссис По, молю извинить мою дневную грубость и непростительное запоздание с извинениями. Я так быстро ушел с головой в анализ ситуации, что совершенно позабыл о приличиях. Поскольку грубости в отношении дамы прощения быть не может, могу ли я хотя бы объясниться?

Сисси с некоторой неохотой кивнула.

– Ваши старания помочь мальчику снестись с матерью достойны всяческого восхищения, но, наблюдая за мальчиком в ходе вашей беседы, я пришел к убеждению, что мать его содержится не в работном доме, но, скорее, в приюте для умалишенных. И, боюсь, в попытке избавить мальчика от неловкости оскорбил вас.

Сисси негромко охнула.

– О, вот так так… А я-то и не поняла. С моей стороны это ужасно бестактно!

– Ничуть, – возразил Дюпен. – Уверен, он понял и оценил доброту ваших намерений.

– Конечно, оценил, – подтвердил я, чувствуя, как щеки мои краснеют: ведь я тоже не сумел понять того, что разглядел Дюпен, а теперь это казалось до нелепости очевидным. – Но давайте не будем заострять внимание на собственных ошибках. Вернемся лучше к решению головоломки. Это не только поможет спасти мисс Лоддиджс, но и поспособствует избавлению Билли от этих пройдох.

– Да, – твердо поддержала меня Сисси.

– Возможно, дело в названиях птиц? – предположил я. – Не могут ли они являть собою какую-то тайнопись?

Дюпен согласно кивнул.

– Я думал о чем-то несложном, наподобие анаграммы с использованием первых букв названий, – сказал он, подтолкнув к нам листок и постучав пальцем по аккуратным строкам. – «E-E-E-L–L-N-R». Не вижу никакого смысла. А если взять все первые буквы полных научных наименований, получим «C-D-E-E-E-L–L-L-M-N-N-P-R-S».

– Может быть, так будет проще, – сказала Сисси, открыв шкатулку с принадлежностями для шитья и вынув из нее ножницы. – Вы позволите?

Дюпен подал листок ей, жена ловко разрезала строку букв на отдельные квадратики и выложила их на стол – гласные в одну кучку, согласные в другую. Какое-то время мы молча взирали на буквы, точно ожидая, что они сами сложатся во что-то содержательное, а когда из этого ничего не вышло, принялись переставлять их так и сяк, составляя слова. Нет, не вышло ничего осмысленного…

– Не использовать ли нам все буквы названий? – предложила Сисси.

– Это уж слишком сложно, – покачал головою Дюпен. – В конце концов, Эндрю Мэтьюз был птицеловом, а не криптографом. Но, разумеется, он мог взять не первые буквы названий, а, скажем, последние.

– Учитывая, что в самом коротком слове, «Larus», пять букв, можно попробовать пятую буквы каждого, – сказал я.

Дюпен пожал плечами.

– Боюсь, и это сложновато, но давайте попробуем.

Он быстро выписал на бумагу пятые буквы каждого слова, а Сисси разрезала их на квадратики. На стол перед нами легла новая россыпь литер: «A-A-C-D-E-G-I–L-O-O-P-S-W-Y». Учитывая дневник и его содержание, самым многообещающим результатом выглядело слово «LEGACY»[42]. Оставшиеся буквы складывались в слова «AID»[43] и «SWOOP»[44] либо в «PAID»[45] и «WOOS»[46], но смысла этих сочетаний мы постичь не могли. Многообещающим выглядело также «GO COPSE WAYLAID»[47], но если здесь имелось в виду нечто, случившееся с Эндрю Мэтьюзом, фраза сия не указывала ни на личность злоумышленника, ни на что-либо полезное вообще.

– По-видимому, это какой-то шифр, а ключа у нас нет, – разочарованно сказал Дюпен. – Ключ спрятан либо на этих страницах, либо в другой части дневника, оставленной Иеремией Мэтьюзом в Англии.

– Будем надеяться, это не так. Сегодня вечером я намерен изучить страницы дневника, а вам предложил бы прочесть отмеченные мною фрагменты из «Las Costumbres de la Gente de las Nubes», где идет речь о Чачапоясских горах, – сказал я, передавая Дюпену книгу.

– Да, разумеется.

Сисси собрала со стола россыпь квадратиков с буквами и лист бумаги, на который переписала названия своевольных птиц – и латинские, и известные нам, английские.

– А я еще немного поэкспериментирую с этим. Такое чувство, будто мы что-то упустили…

С этими словами Сисси легонько провела пальцем по рисункам из дневника Эндрю Мэтьюза и задержала руку у изображения перуанского перечного дерева, служившего приютом множеству разношерстных птиц.

– Этот рисунок, – сказала она, приглядевшись к странице, – привлек внимание Иеремии Мэтьюза, но не оттого, что здесь, у всех на виду, прячутся некие птицы, которых не встретишь в Перу. Может быть, дело в том, что эти перуанские птицы никогда не станут гнездиться вместе, на одном дереве, особенно растущем под сводом пещеры. Рисунок выглядит чистой фантазией и легко может быть отнесен к плодам воображения, но что, если и здесь, на самом виду, кроется что-то важное? Какая-нибудь важная зацепка? А может, здесь нарисовано вполне реальное место, имеющее огромное значение и замаскированное при помощи этих, – Сисси указала на птиц, – элементов фантазии? Может, это и есть та королевская гробница?

Я ожидал, что от предположений Сисси Дюпен попросту отмахнется, однако мой друг притих и устремил взгляд на огонь. Решив, что этаким образом он учтиво оставляет ее гипотезы без внимания, Сисси поникла головой, а я поспешил сказать:

– Да, ты права, эти птицы никогда не гнездятся вместе, и деревья в пещерах, разумеется, не растут, а этот свод больше всего похож именно на пещеру. Должно быть, это праздная игра воображения художника… или некая метафора.

– Если в своде пещеры имеется пролом, сквозь который внутрь проникает солнечный свет и дождевая вода, как изображено на рисунке, – медленно проговорил Дюпен, – обнаружить в подобном месте Schinus molle вполне возможно. Перуанское перечное дерево нередко живет пять, а то и шесть сотен лет, и, как известно, используется для мумификации мертвых тел. Возможно, эти деревья играли важную роль в похоронных ритуалах Облачного народа.