Международное тайное правительство - Алексей Шмаков

Кто даст истинную панораму того, что еврейством уже содеяно, равно как и того, чем Талмудический иудаизм еще угрожает всему благородному и великому на земле?!..

Curnque foret Babylon, spolianda trophaeis, – bella geri placuit, nullos habitura triumphos!..

I. Древний мир оставил новому два юридических памятника: дигесты и пандекты Римского права, с одной стороны; Мишну и Гемару Талмуда, с другой. Но тогда как Римское право в качестве ratio scripta явилось образцом для всех почти законодательств Европы, Талмуд представляет собой обратный пример – того, как не следует писать законы нигде.

Невзирая на разработку иудейского права многими академиями и на протяжении веков, само еврейство не замедлило убедиться в хаотическом состоянии и практической непригодности того, что завещано таннаями, аморами и гаонами, сколько бы ни превозносили они самих себя и как бы ни украшались титулами недосягаемых мудрецов и светочей знания. По основному положению своему, иудаизм верит, что Иегова, собственными устами (Исход XI, 2; III, 20–22; XII, 35 и 36; Бытие XV, 14), благословил сынов Израиля на обман иноплеменников. Но и самая просвещенная критика, в текстах, по этому предмету цитируемых Талмудистами, не может усмотреть что-либо иное, кроме намерения подменить упомянутым коренным тезисом иудейства то, что, уходя из страны фараонов, евреи принуждены были оставить вместо золотых и серебреных изделий, выпрошенных и полученных ими от египтян…

Вообще же говоря, не только о правдивом, но и о сколько-нибудь систематическом изложении предмета не могло быть и речи в Талмуде. Посему уже вскоре за окончанием редактирования текста аморами, замечаются попытки сделать этот многотомный и бессистемный сборник удобным для пользования посредством извлечений и контекстов. Однако законодательный материал разбросан Талмудом в самом нелепом беспорядке, мысль постоянно и резко перескакивает с одного предмета на другой под влиянием всевозможных ассоциаций идей. Рядом с вопросами права на одной и той же странице укладываются законы о чистоте, а непосредственно за ними – то либо иное из многочисленных постановлений о субботе. В специальный же об этом трактат (Шабаф или Шабас[58]) внезапно попали даже законы о молитвенном бокале и пасхальном вечере… И так на протяжении всех 3.036 листов этого единственного в своем роде литературного памятника. Разросся же тяжкий объем Талмуда главным образом благодаря всевозможным рассуждениям исторического, мистического, поэтического и экзегетического свойства, а также вследствие бесконечности прений «ученых».

В конспектах все это сполна выбрасывалось из текста, а затем оставалось лишь изложение законов да обычаев в том порядке, в каком они находились на страницах самого Талмуда. Свидетельствуя о таком положении вещей, Переферкович («Что такое Шулхан-Арух?», СПб. 1899 г.) не может, вместе с этим, не признать, risum teneatis, что «возвышенный идеализм древнего Израиля» заменился сухим и узким материализмом, – даже заботами о кухне и желудке, достаточно охарактеризованными в едком сарказме иудея Гейне: «Das Judenthum ist eine schone Religion – die Leute ferstehen zu cochen». Да это, быть может, и чрезвычайно едко, по подобной ссылки недостаточно. Переферковичу следовало бы отметить нечто гораздо более знаменательное, а именно, что, создав вражеские постановления о «кошере» и «трефе», Талмуд именно пищей отделил евреев от иноплеменников реальнее и прочнее, нежели всеми прочими обрядами своего ритуал.

II. Переходя же к Шулхан-Аруху, Переферкович, удостоверяет сам, что этот, второй после Торы, сборник постановлений уничтожил окончательно историческую перспективу законодательства, регулирующего жизнь еврея. Оживление древних законов в Шулхан-Арухе оторвало еврейство от современной действительности, вновь и сразу перенесло его в мрачную глубь веков, на далекие берега Тигра и Евфрата. В творении Иосифа Каро вы напрасно будете искать широких и открытых воззрений, философского полета, душевной теплоты. Шулхан-Арух сух и гол, как камень, холоден и бесстрастен, как пустыня, формален, деловит и неприветлив. Он представляет как бы воплощение еврейской души своего времени (XVI век по Р. Х.), измученной в тесном и грязном «гетто», с узким горизонтом, без солнца и неба, без единой ласки, единого привета извне.

Наряду с этим мы у Переферковича же, однако, читаем, что в течение лишь первых тридцати лет (1565–1598) Шулхан-Арух в одной Венеции выдержал пять изданий, а с примечаниями Моисея Иссерлеса, раввина в Кракове (сокращенно, он именуется «Ремо» либо «Рма», примечания же сто называются «Хага»), дал яркое слияние двух величайших авторитетов раввинской мудрости и принес евреям всеми ими признанное руководство к познанию религиозного закона; Талмудическая же наука приобрела здесь конец и завершение.

При наличности изложенного, странным кажутся следующие слова Переферковича в самом конце его брошюры: «Мы говорим об уничтожении позорных оков бесправности, делающих еврея каким-то прирожденным преступником в глазах общества; говорим о прекращении средневековой нетерпимости, ставящей еврея в положение травимого волка, поневоле всех чуждающегося, поневоле ищущего утешения в Талмуде и Шулхан-Арухе».

III. С другой стороны, столь великое произведение хотя бы и прославленного раввина из Сафеда в Палестине (Иосифа Каро) не могло возникнуть без подготовленной среды, выйти, как Минерва из головы Юпитера. Должны были являться предшественники. И они были.

Скажем о них в немногих словах.

Первые попытки конспектировать Талмуд делались уже в VIII и IX столетиях по Р. Х. Авторы – Иегудаи Гаон и Симон Кияра, но их сочинения вытеснены трудами позднейших знаменитых ученых.

Далее сюда относятся нижеследующие «принцы знания» в Израиле.

Исаак Альфаси (из Феца), 1013–1103 гг., раввин в Люцене, в Испании, написал компендии к Талмуду под названием «Альфаси» или «Риф». Масса комментариев, сопровождающих этот трехтомный конспект, доныне свидетельствует о весьма важном значении, придаваемом ему сынами Иуды.

Моисей Маймонид (жил в XII веке, в Каире). Его кодекс иудейского законодательства представляет образец логичности и системы. Автор дал своему труду название «Мишнэ Тора» (Вторая после Торы) и распределил его на четырнадцать книг. Другое наименование кодекса «Иад го-Хазака» (Рука Сильная). Цифровое значение самого слова «Иад», четырнадцать, указывает на число содержащихся в нем книг. Произведения Маймонида составило эпоху в еврейской истории. Он приблизил закон к массе народной. Громадное количество комментариев, имеющих целью разжевать и втолковать пространно и темно то, что изложено у Маймонида коротко и ясно, вызвано было к жизни этим монументальным трудом «Орла Синагоги». Говорят, итог комментариев доходит до семидесяти. Он был бы еще, разумеется, удвоен, не имей Маймонид опасного соперника в Шулхан-Арухе – гаона Иосифа Каро.